Беовульф (Сборник)
Шрифт:
А вот адмирал Честер подарил (втайне от моих внуков и секретаря) восхитительный индийский кальян из литого серебра и тонкого хрусталя. Старый морской дьявол знает, что я поныне не бросил курить, хотя доктора из Паддингтонского госпиталя категорически запрещают мне даже смотреть на табак.
Как я и ожидал, доставили пакет из Букингемского дворца. Ее Величество Елизавета II Виндзор будто сговорилась со своим очаровательным премьером и пожелала «многих лет жизни на пользу британского народа и монархии». От имени государыни гвардейский офицер вручил мне подарок – шкатулку для бумаг
– Милорд, – осмелился напомнить о себе Тони. – Здесь прохладно…
В переводе с языка Тони на человеческий язык это должно означать: «Вы, лорд Вулси, застудитесь, подхватите инфлюэнцу, а там и до воспаления легких недалеко. Следовательно, девяносто седьмого юбилея может не быть…»
– Оставь, – я поморщился, отстраняя руку секретаря. – Еще не все гости разошлись.
Тони тяжко вздохнул, будто морской котик на лежбище, и застыл за моим плечом. Скосив глаза, я увидел выражение его лица. Оно со всей прямотой говорило – если вы, милорд, свалитесь прямо здесь, то не я буду в ответе. Однако сумею подхватить падающее тело… Вот дурачок. Словно не видит, что ко мне на краткое время вернулась если не молодость, то бодрость.
Причина этого вовсе не в подарках от Ее Величества, любезностях престарелых аристократок или ободряющих словах давних друзей. Признаться, я устал от общества себе подобных дряхлых развалин, вспоминавших за ужином о парадных туалетах давно почившего короля Георга или довоенные истории из колониальной жизни Индии. Возраст моих гостей, к сожалению, превышал все границы приличий – собрание живых древностей от семидесяти пяти до девяноста лет от роду. Даже любимой дочери – Дженнифер – шестьдесят девять… А я всегда любил молодежь и теперь с ужасом представляю, что спустя всего четыре года мне должно стукнуть целых СТО ЛЕТ! Если, правда, доживу.
Но как не огорчали меня морщинистые рты подруг, навсегда увековеченных в памяти розовощекими яркоглазыми девчонками, как ни удручали их ослепительно белые вставные зубы и неоднократно подтянутые хирургами морщины, сердце начинало радостно колотиться при взгляде на Годфри и Ойгена.
Двое совсем молодых людей неестественно выглядели в окружении увешанных бриллиантами в потемневшей платине сухопарых старух и располневших отставных военных. Боже мой, последние ведь тоже некогда были подтянутыми красавцами лейтенантами…
Годфри, мой старший правнук, как было заметно, чувствовал себя скованно и частенько бросал на меня обиженный взгляд. Он не понимал, зачем прадед пригласил его на этот скучный, но необходимый по этикету парадный ужин. А вот господин Ойген Реннер, к светло-русым волосам и серо-голубым глазам двадцатипятилетнего шалопая которого очень шел черный смокинг, ничуть не смущался, болтая с почтенными матронами и удивляя дам своей осведомленностью в модах тридцатых-сороковых годов. По выражению миссис Беркли, Ойген оказался «удивительно милым и образованным мальчиком для нынешнего времени». Старая напыщенная дура, знала бы ты, с кем именноразговаривала сегодня…
Ойген. Его внезапное появление и подняло мне настроение. Его широкая, добродушная, но в то же время чуточку печальная улыбка,
Ойген прошел в гостиную, как ни в чем не бывало раскланялся со мной и попросил представить гостям. Словно и не замечал моего взгляда, в котором смешались радость, испуг, какое-то сумасшедшее счастье и еще черт знает что… Тони отчего-то решил, будто мне стало дурно и незаметно подсунул в ладонь тюбик с сердечными таблетками. Честное слово, я однажды уволю этого бестолкового секретаря.
…Чинные беседы за аперитивом, беседы седовласых стариков и старух, смех графини Блэкбери, более напоминающий клекот издыхающего под солнцем аравийской пустыни беркута, позвякивание бокалов… Легкий топоток по паркету моего фокстерьера Кухулина, выискивающего подачки, шуршание салфеток и вкрадчивые голоса лакеев… И среди этого привычного шума повторялось снова и снова:
– О да, я слышала. Весь день говорили по радио…
– Мадам, я видел прямую передачу оттуда!
– Ах, баронесса, я, наверное, никогда не смогу забыть лица их родственников!..
– Сколько их было? Семеро? Какой ужас…
– Невероятная катастрофа…
Вот и Ойген. Он моментально нашел затершегося в уголок Годфри, пришедшего на ужин в парадной морской форме капитан-лейтенанта. Два единственных молодых лица. Не считая лакеев, подающих напитки, и неотступно следующего за мной Тони.
– Ты давно служишь на королевском флоте?
– Три с половиной года. На эсминце «Рочестер». Может быть, ты слышал?
Ойген кивает. Вновь какие-то слова об армии, торпедном вооружении, радарах и русских субмаринах в Северной Атлантике. Хоть кто-то не говорит о сегодняшней беде.
Как хорошо, что Годфри с Ойгеном так быстро нашли общий язык. Будет легче рассказать моему правнуку всю правду, если Ойген окажется рядом и подтвердит все слова старого Джералда. Он всегда приходил вовремя. Так было прежде и, надеюсь, окажется в будущем.
…Гостиная пустеет, снаружи доносится фырканье автомобильных моторов и мягко хлопают дверцы. Слышно, как полковник Фитц-Аллейн распекает своего водителя – Джордж всегда был невероятным задирой. Между прочим, в 1944 году именно его танк первым прорвался через немецкую оборонительную линию на границе с Голландией. Еще Фитц-Аллейн славен тем, что однажды запустил в хамоватого ресторанного гарсона (это случилось в 69-м, в Париже) бутылкой из-под Шатобриана. Но промахнулся и сосуд разбился о голову парагвайского военного атташе. Скандал едва удалось замять.