Беовульф
Шрифт:
А что хуже всего, за воином могут последовать его жена или наложница – причем чаще всего они обрекают себя на смерть добровольно, чтобы не расставаться с близким человеком и прислуживать ему на пирах в Асгарде.
Дядюшка Ремигий неустанно именовал это большим грехом – мертвое мертво, оно не должно забирать с собой живую жизнь!
Дым костра пах неприятно, горящей плотью и раскаленным железом. Судя по выжженной черной земле вокруг пылающей домины, огненные погребения случались в Хеороте частенько, пускай море было рядом – сапфировое сияние разливалось
У подошвы холма, на котором расположился дворец Хродгара («Какой еще дворец?! – оборвал себя Северин. – Просто большой сарай!»), теснились два с небольшим десятка общинных домов. Некоторые выглядели брошенными: у одного провалилась часть крыши, другой врос в землю настолько, что войти в зияющий на торце дверной проем сумел бы лишь маленький ребенок или карлик.
Соседний дом когда-то горел, бревна обуглены, явственные следы пожара. Тына вокруг поселка нет, и это весьма необычно, по крайней мере для варваров – а если нападет враг?
– Враг может прийти только со стороны полудня, – пояснил Унферт. – Но Хродгар в союзе с ближними фризами, которые закрывают дорогу в эти места. Если что, они подадут сигнал дымами, и конунг сумеет быстро собрать войско и отправиться навстречу пришлецам. В порубежных деревнях да, тыны поставили, мало ли что? На моей памяти и памяти моего отца чужаки в Даннмёрк не приходили, а те, кто нападал на фризов, быстро встречались с мечами семнадцати родов, которые признали конунгом Хродгара. Людей мы не боимся, а от нелюдя никакой тын не оборонит…
Гостей вышла встречать Вальхтеов, жена Хродгара – женщина не юная, однако и не пожилая. Высокая, с темными косами и карими глазами, сразу видно – чужестранка, кельтской крови.
Вальхтеов нисколько не походила на белобрысых данов или их ближайших сородичей: кожа смуглая, нос с горбинкой, речь ведет степенно, но фразы строит неправильно, а это значит, что наречие данов для супруги конунга не родное и за годы, проведенные в Хеороте, она не сумела до конца привыкнуть к мягкому говору подданных Хродгара.
Одевалась конунгин так, как и пристало женщине высокого рода и положения: на крыльцо Оленьего зала Вальхтеов вышла в платье беленого тонкого льна с богатой тесьмой и вышивкой серебряной ниткой, в темно-красном переднике из крашеной овечьей шерсти и плаще, подбитом куньим мехом.
Украшения сплошь золотые, от фибул до серег и женской гривны – таких не носит даже Хродехильда Бургундка в Суасоне, несмотря на то что Хловис накопил изрядные богатства. Северин списал вызывающе-крикливый облик Вальхтеов на обычную спесь, присущую даже самому незначительному варварскому вождю – в дружине полтора меча, а мнит себя Ганнибалом и Митридатом вместе взятыми!
Сопровождали хозяйку двое – первый, помоложе и богаче одетый, был Хродульфом, родным племянником конунга и прямым наследником: детей у Хродгара и Вальхтеов не было, по крайней мере пока.
За его спиной стоял невысокий крепыш средних лет, носивший
В доме Хродгара Бракила исполнял обязанности мажордома, как Теодоберт при Хловисе – Беовульф потом язвительно сказал, что допускать вандала к сокровищнице и припасам – это как выпасать козла на капустной грядке. Гундамир, разумеется, обиделся.
Варварский этикет утомлял: Северин устал, хотел есть, а Беовульф и Вальхтеов учинили перед входом в Олений зал церемонию, достойную египетских фараонов эпохи Птолемея Великого – когда Нибелунги гостевали у батавов и фризов, все было стократ проще и быстрее. Однако вождь нескольких родов и его ближние, по мнению всех до единого германцев, от суасонских сикамбров до иберийских готов, стоял несоизмеримо выше обычного старейшины, не говоря уже о простом воине.
Свободный человек, каким является всякий варвар, никогда не признает вождем человека недостойного, особенно если таковой происходит из другой семьи и не связан с ним кровным родством! Лишь те, кого избрали боги, становятся риксами и конунгами.
Тем не менее богоизбранность Хродгара подвергалась изрядным сомнениям: вне сражений подавляющее большинство варваров жизнелюбивы, приветливы и гостеприимны, они как дети любят улыбаться, радуются любой приятной мелочи – здесь же все было иначе. Вальхтеов пускай и величественна, но холодна, Хродульф грустен, Бракила постоянно вытирает нос рукавом – нервничает.
Унферт с самого начала был угрюм, дружинные смотрят исподлобья, а вертящиеся подле крыльца лохматые псы поджали хвосты и спрятались, едва Фенрир на них сердито гавкнул для вящего порядка.
Один Беовульф разливался соловьем – ему не привыкать. Расположить к себе хозяев – дело обязательное, здесь важны красота и учтивость речи, ценимая варварами: гаут аж на скальдический слог перешел, рассыпая крайне неуклюжие (по авторитетному мнению римлянина-Северина), но вполне увесистые, с точки зрения данов, любезности – обходительные словеса ценнее любого золота!
Впрочем, без золота тоже не обойдется, но дары следует подносить конунгу, а не его жене и наследнику.
– Посмотри, он же… – тихонечко сказал Северин на ухо Гундамиру, когда гостей ввели в покои Хордгара. Оружие, как и велит закон, оставили у входа. – Он же пьян. Пьян или очень болен…
– Цыц, – шикнул вандал. – Не нашего ума дело.
Даже невозмутимый Беовульф слегка оторопел: он рассчитывал увидеть в Хеороте славного властителя, сумевшего подчинить себе едва ли не половину земель Даннмёрка, а на «высоком месте» конунга, под богами, полуразвалившись сидел неопрятный старик в нижних штанах и сероватой рубахе.
Борода нечесаная, волосы грязные, чуть не в колтунах. Взгляд отсутствующий, устремленный куда-то наверх, к отдушинам под закопченной крышей. Полная противоположность величественной Вальхтеов.