Беранже

Муравьева Наталья Игнатьевна

А отца за все шесть лет жизни у деда Шампи Пьер Жан видел всего два-три раза. Беранже-старший все время где-то странствовал: жил в Бельгии, потом в маленьких французских городках. Накануне революции он исполнял обязанности нотариуса в Дюртале и заведовал имуществом некоей графини де Бурмон. Наезжая в Париж, он не забывал навестить жену. В 1887 году у Пьера Жана появилась младшая сестра Софи. Это, впрочем, не укрепило семью. Девочку тотчас же отдали кормилице, а отец снова уехал в Дюрталь. Он уже много преуспел в насаждении корней «генеалогического древа» и именовался теперь не просто Беранже, а Беранже де Мерси.

Ну, конечно, новоявленный дворянин не одобрял того, что происходило

в Париже в 1789 году. Бастилию разрушили, глядишь, вслед за ней рухнет монархия, и дворянская приставка окажется ни к чему. Он, наверно, постарался бы внушить свои монархические взгляды и сыну, если б взялся за его воспитание, но к роли воспитателя де Мерси был не способен, у него не было ни малейшей охоты тратить на мальчишку время, деньги, энергию. В благом порыве отцовских чувств он попробовал было определить сына в пансион; дворянскому отпрыску нужно дворянское воспитание! Порыв этот, однако, бесследно иссяк, когда пришел срок вносить плату. Нет уж, пусть лучше Пьер Жан едет к тетке в Перонну.

Мари Виктуар Тюрбо, осанистая вдова лет около сорока, читает письмо от брата. Пьер Жан, еще больше осунувшийся за время путешествия, стоит у стола и ждет решения. Густые брови госпожи Тюрбо ползут все выше на лоб, а потом резко опускаются и сходятся у переносицы.

— Нет, вы только подумайте, — всплескивает она руками, обращаясь к пожилой родственнице, доставившей ей нежданную «посылку», — вы только представьте себе, до чего дошел мой братец! Вообразил, что я обязана взвалить на себя все заботы о его сыне! Ну, уж пусть он там рассуждает, как хочет, а я не могу взять ребенка на попечение.

Искоса она бросает быстрый взгляд на племянника. Он стоит, маленький, худенький, робкий. Светловолосая голова опущена, руки теребят шапку.

Мари Виктуар неожиданно умолкает. Брови ее все еще сдвинуты, но глаза теплеют, теплеют и вдруг затуманиваются. Она встает и порывисто обнимает мальчика.

— Бедняжка покинутый! Я заменю тебе мать.

ЮНЫЙ РЕСПУБЛИКАНЕЦ

В трактире «Королевская шпага» шумно, душно. Пахнет жареным луком, дешевым сыром. Знакомые запахи, Пьер Жан привык к ним за три года. Раскрасневшаяся тетушка Тюрбо снует между очагом и стойкой, а Пьер Жан встречает на крыльце приезжих, задает корм лошадям и, топоча деревянными башмаками, прислуживает посетителям.

Ох, как не по душе ему такая работа! Бывают минуты, когда хочется разбить тарелки об пол. Но он сдерживается. Надо помогать тетке. К тому же, если б не возня с этими тарелками, если б не это прислуживанье, в трактире было бы очень интересно. Сколько разных людей бывает здесь! Окрестные крестьяне, пероннские обыватели и приезжие из соседних округов и из дальних городов; знакомые почтари с дилижанса и какие-то безвестные бродяги; странствующие торговцы, хитрые спекулянты (их много развелось в эти годы) и конные вестовые из Парижа с важными бумагами для местных властей. И посетители не только едят, пьют и спят на постоялом дворе тетушки Тюрбо. Они обмениваются новостями, спорят, иногда читают вслух газеты, поют новые песни.

Пьер Жан забывает о тарелках, о лошадях, об усталости, когда, чуть склонив голову набок, жадно впитывает в себя рассказы о последних событиях. Да, он теперь уже не тот робкий тихоня, каким был в пансионе Шантеро. Весь он как будто проснулся, ожил, повеселел.

С восторгом подхватывает он новые сатирические куплеты, которые поются на мотив «Карманьолы» и «Ca ira». Изменника-короля и его жену — «австриячку» — в этих куплетах иронически величают мосье и мадам Вето{Вето — право короля приостанавливать решения Национального собрания, оставленное

Людовику XVI в начале революции.}.

Мадам Вето, ты нам сулишь, Что перережешь весь Париж, Да нет силенок у тебя, Пока у нас пальба. Так спляшем «Карманьолу»!

Сколько таких куплетов сочиняют по всей Франции! Чуть не каждый день появляются, новые. Кто сочиняет их? Имена авторов неизвестны. Имя их — народ.

Иногда между посетителями трактира вспыхивают споры. Тетушка Тюрбо частенько вмешивается в них, она здорово умеет вправить мозги болтунам, которые не понимают что к чему и, может быть, сочувствуют в душе старому режиму. Старый режим — это власть бездельников-аристократов, которые расточали народное добро и ничуть не заботились о благе Франции, — так думает и говорит тетушка Мари Виктуар. Пьер Жан вполне разделяет ее взгляды. Это она первая открыла ему глаза на смысл событий, происходящих во Франции. Так же как и она, Пьер Жан не терпит аристократов. Так же как и она, он на стороне бедняков — санкюлотов, на стороне революции.

Одно удивляет его: как может такая умная женщина верить в чудодейственную силу церковных обрядов?

Когда церковь еще не закрылась в Перонне, тетка водила его к обедне и даже хотела, чтоб он стал служкой у местного священника, который присягнул на верность революционной Франции. Но церковная латынь никак не шла Пьеру Жану в голову, хотя на все другое у него была прекрасная память. Во время службы он путал возгласы, подавал не те предметы. Кюре ворчал, а однажды и совсем рассвирепел, заметив, что в сосуде не хватает освященного вина. Ну и досталось тут нерадивому служке! Наспех закончив обедню, дюжий кюре обошелся с ним без всякой кротости и благости и пригрозил, что больше никогда не допустит к священным предметам.

Пьер Жан нимало не огорчился, но тетушка вздыхала.

Окончательно пошатнулась его вера в церковные обряды после одного случая, чуть ли не стоившего ему жизни.

Это было весной 1792 года. С утра парило, собирались тучи. Тетка боялась грозы и заранее окропила весь дом святой водой во избежание беды. Когда гроза разразилась, Пьер Жан стоял на пороге. Вдруг что-то ослепило его, оглушило, и он потерял сознание. Тетушка Тюрбо вынесла его из сеней, полных дыма. На ее вопли собрались соседи. Общими усилиями удалось привести мальчика в чувство.

Когда он очнулся и тетка со слезами рассказала ему, как все было, Пьер Жан не мог удержаться, чтоб не спросить ее голоском слабым, но не без ехидства:

— Ну что, помогла нам твоя святая вода?

Тетка так и ахнула. Потом она часто вспоминала эти его слова.

— В ту минуту я поняла, что ты никогда не будешь набожным христианином, — сокрушенно твердила она.

Пьер Жан долго болел и стал хуже видеть. Он не смог поступить в ученье к часовщику, что его очень огорчало.

И вот он прислуживает в трактире… Тетушка то и дело поглядывает на него из-за стойки. Она думает сразу о нескольких вещах — о том, что в лавке совсем не стало колониальных товаров с тех пор, как в Сан-Доминго произошла революция, о меню на завтрашний день и о будущем Пьера Жана. Этот последний вопрос постоянно примешивается ко всему, о чем думает Мари Виктуар. О, она прекрасно понимает, что работа в трактире племяннику совсем не подходит. Он очень самолюбив и, конечно, способен на что-то большее. Смышленый. Все схватывает на лету. Как быстро научился он читать! Прочел и, кажется, уже знает наизусть все книги, что есть у нее в доме: «Похождения Телемака» Фенелона, драмы Расина и Вольтера…