Берег черного дерева и слоновой кости (худ. С. Яровой)
Шрифт:
Жилиас Кастор, разумеется, восхвалял героизм Тука Поллукса, а последний, в свою очередь, превозносил высокие подвиги своего друга.
Затем следовал декрет, награждавший их орденом, и назначавший их с повышением в важную колонию.
Газета была уже старая, и оба друга недоумевали, почему она находилась еще в кофейне для чтения, но когда заметили, что
В американской газете помещен был в двадцати строках ответ капитана Ле Ноэля на доклад Жилиаса и Тука, и Барте тотчас перевел этот ответ своему другу.
«Сплошная ложь, что господа Тука и Жилиас вели себя на моем судне так, как они описывают. Они сражались только за столом, и в четыре месяца выпили запас моего вина, сделанный на два года. Отказавшись от торговли неграми, я сам взорвал мое судно, продав последний груз, и эти господа тем более должны знать это, что получили часть суммы от продажи негров за услуги, которые оказали мне. Я не дал бы себе труда опровергать похвалы, которыми они взаимно осыпают друг друга, если бы они не вздумали оклеветать господ Барте и Гиллуа. Энергический и решительный характер этих молодых людей так был опасен для моего судна, что я принужден был освободиться от них и выдать их в неволю моему обычному поставщику, королю Гобби в Верхнем Конго… Торговец неграми умеет также ценить мужественных людей.
Ноэль, бывший капитан «Осы».
Когда Барте и Гиллуа явились в морское министерство, их принял помощник директора департамента и сделал им упрек в нарушении всех правил дисциплины, — как, дескать они позволяют себе оставаться в живых, несмотря на доклад своих начальников об их смерти.
Молодые люди переглянулись, улыбаясь, и не знали, как себя держать.
Но бюрократ не шутил и уверял их, что пожалуй будет организовано следствие для разъяснения, каким образом они могли еще оставаться в живых, когда их убили негры, а также выявить, по каким причинам они бросили своих товарищей в минуту опасности.
Он, однако, внимательно выслушал
— Все это очень интересно, но положительно не значит ничего… Вы ведь говорите истинную правду?
— О, конечно…
— Но против вас правда официальная, правда административная, и этим сказано все.
— Как! Истинная правда, как вы ее называете…
— Не имеет отношения к делу. Она нам, впрочем, и не нужна, это было бы против дисциплины… Истинная правда может не всегда быть на стороне начальства, между тем как правда официальная… о! В ней мы уверены, ведь, мы сами ее создаем… Послушайте, — продолжал бюрократ самодовольно, — ваша наивность трогает меня, и я, пожалуй, для пользы вашего будущего, скажу вам: величие, силу и прочность французской администрации составляет то, что все ее члены знают только официальную правду, а официальная правда — это воля начальства. Мы орудие правительства. Короли, министры исчезают, а канцелярии остаются. Вернитесь, господа, в свои семейства и ждите там приказаний министра.
— Ну, — сказал Барте своему товарищу, уходя, — чувствуете вы себя способным служить официальной правде?
— Нет, — ответил Гиллуа, — и думаю, что моя административная карьера кончена. Но надо признаться, что все это очень печально… Эти люди могут навлечь когда-нибудь на Францию самые ужасные бедствия.
В тот же день молодые люди подали в отставку.
— Мы свободны, любезный Гиллуа, — сказал Барте, — пойдем же, мои родные с нетерпением желают видеть того, о ком я им говорил, как о брате… Но что с вами? Вы задумались.
— Я думаю о Лаеннеке, о больших реках, о бесконечных горизонтах Центральной Африки… Я тоскую по девственному лесу…