Берег мародеров
Шрифт:
Все утро мы разгружали баржу с провиантом и укладывали ящики на тележки, которые затем развозились по многочисленным складам базы. Одни тележки направлялись в хранилища за доками для последующей загрузки подлодок, другие шли на склады в верхних галереях, и припасы эти предназначались для самой базы. На разгрузке баржи и складировании грузов было занято в общей сложности пятьдесят человек.
После обеда мне все же повезло: нас забрали в док № 4, где матросы орудовали передвижной дрелью. Нам дали лопаты и тачку для уборки обломков. Оказалось, что нужно целиком снять с палубы носовое орудие подлодки, чтобы заменить покореженные палубные пластины новыми, а само орудие тем временем как следует отремонтируют в мастерской. Когда мы прибыли, орудие уже отвинтили от станины, но чтобы перебросить его на причал, надо было установить
для человека, занимающегося геологическими наслоениями, это было любопытное открытие. Я пригляделся к породе повнимательней. Это был угленосный известняк того типа, что преобладает в северном Корнуолле от Тинтаджела до Хартлэнд-Пойнта. Прежде всего я подивился тому, что разлом угленосного известняка произошел в породе, которая была, насколько мне удалось убедиться прежде, целиком вулканической. Вулканическая порода – самая старая из докембрийской группы, тогда как известняк относится к палеозойской группе, появившейся в эволюции мира гораздо позже. Это наводило на мысль о каком-то движении, происходившем, вероятно, в этой гранитной формации уже после того, как она была выброшена наверх.
И вдруг мне в голову пришла еще одна мысль: это был разлом угленосного известняка, породы, покрывающей чуть ли не весь север Корнуолла. И этот разлом случился в вулканической породе, которая, хоть и сравнительно редко, тоже, несомненно, встречается в шахтерских районах Корнуолла. Возможно, Логан был-таки прав. С другой стороны, северо-западный уголок Испании имеет более или менее схожие формации пород, в которых известняк и вулканические образования тесно соседствуют друг с другом. Такие же формации есть и в Бретани. В конце концов я решил, что нисколько не продвинулся вперед и просто ради интереса проследил, что этот разлом, непрерывно расширяясь, тянется назад до главной галереи и к галерее со складами напротив дока. Потом я переключил внимание на орудие. Наши охранники, удовлетворенные тем, как мы убираем мусор, стали в свое удовольствие глазеть на орудие, которое переносили на причал. Его перебросили туда, нарастив длинную опору деррик-крана, и оно медленно и мягко опустилось на цепи всего в нескольких футах от меня. У меня появилась прекрасная возможность рассмотреть орудие. Однако, хоть я и понимал, как работает затворный механизм, и догадывался по ручному приводу, как наводить орудие, до меня не доходило, как же производится выстрел. Ну, а уж о том, где раздобыть снаряды, я и вовсе понятия не имел. Мне было известно, что минный погреб находится где-то под орудием, но я не знал, как работает подъемник.
Вдруг я вспомнил, что в последней войне Логан служил на противолодочном судне-ловушке.
– Ты не знаешь, как работает эта штуковина? – спросил я.
Он окинул меня быстрым взглядом и нахмурился.
– Я чувствую, что мне следовало бы это знать, – неторопливо ответил он, – а не знаю.
Он покачал головой. Он вроде бы даже не выказал особого интереса. Значит, надо мне самому учиться. Я смотрел, как снимают ствол, видел, как открывается и закрывается казенник, как с помощью ручной наводки меняется дистанция стрельбы, но я по-прежнему не понимал, как же производится выстрел. И все же, не сумев узнать, как работает орудие, я тем не менее почерпнул кое-что из разговоров возившихся с ним матросов.
«У-47», здорово пострадавшую в результате тарана, подлатали, и она предстоящей ночью отправлялась в Германию через Ирландское море и Гебриды. Наша база могла лишь обеспечивать лодки боеприпасами и провиантом и производить несложный ремонт. «У-47» была до того побита, что механики посчитали необходимым сделать капитальный ремонт, дабы она вновь была по-настоящему мореходной. И вот, подлатанная, насколько это было возможно в условиях базы, она должна была попытаться дойти до Киля, где находилась старая германская судоверфь. Видимо, ей это удалось, так как впоследствии
Тут вдруг раздался неожиданный крик «Wache!». Двое наших охранников растерянно переглянулись, возившиеся с пушкой приостановили работу и прислушались. По галереям эхом перекатывался топот тяжелых ботинок. Матросы бежали, к ним присоединялись другие. Хлопали двери. Крик повторился. По галереям разнесся звон колокола.
– Боевая тревога! – воскликнул один из механиков у орудия.
– Это значит: «по местам стоять»,– добавил другой.
Они побежали по причалу и скрылись в галерее. Один из наших охранников последовал за ними. Другой заколебался и что-то крикнул, указывая на нас. Он остался, а второй стремглав побежал узнавать, что случилось.
Такая возможность предоставляется раз в жизни. Я посмотрел на Логана, но он, казалось, совершенно не осознавал происходящего и не понимал, что случилось нечто необычное. Наш конвоир больше смотрел в конец галереи, чем на нас, ловя звуки, доносившиеся сверху. Он пытался понять, в чем дело. Я услышал стук винтовочных прикладов о камень и отрывистые командные крики. Эхо повторяло непрерывный топот ног. Я бросил взгляд на караульного, он по-прежнему смотрел в конец галереи. Я стал незаметно подвигаться бочком к сходням, ведущим на палубу лодки, и уже почти добрался до них, когда он уголком глаза заметил мое движение и тут же направил на меня револьвер.
– Ни с места!
Случайно ли Логан оказался у него за спиной? Какое-то мгновение мне казалось, что сейчас он оглушит охранника. Но тут мое внимание привлек звук марширующих шагов в галерее. Колонной по два к доку вышел рядовой и старшинский состав подлодки. Команды остальных лодок маршем направлялись к другим докам. Охранник расслабился. Возможность была упущена.
Матросы и старшины были при полной выкладке и под командой своих офицеров. Это был экипаж «У-21». Видимо, по тревоге каждый моряк должен ждать с оружием у своего помещения. Затем их строем ведут к доку, в котором стоит их лодка, и там они ждут указаний. По десять человек от каждой лодки придаются для усиления базовой охране. Эти по тревоге сразу являются в караулку. Их задача – защищать базу, пока не уйдет последняя, лодка. После их ухода – а на это может потребоваться несколько часов из-за необходимости дожидаться прилива, который затопил бы все доки,– они должны уничтожить базу и все лодки, которые были не в состоянии ее покинуть. Тогда, и только тогда, им разрешается сдаваться. Шансы остаться в живых после взрыва нескольких сотен тонн боеприпасов и огромного количества горючего, разумеется, невелики.
Меня удивляло, зачем на подземной базе такого типа нужна схема защиты в случае опасности. В сущности, подвергнуться нападению с моря база никак не могла – можно было только обстрелять из орудий утесы над подводным гротом. Вероятно, корабли могли обнаружить и потопить подлодки после их выхода с базы, однако лодки соединялись с бочкой тяглового устройства автосцепкой и могли отцепляться, не всплывая на поверхность. Мудреные манипуляции на поверхности требовались лишь при заходе на базу. К тому же существовал наблюдательный пункт, на который можно было попасть с верхней галереи. Он находился по соседству с нашей камерой. Командиров подлодок, готовых к отплытию, оповещали о любом плавсредстве, находящемся поблизости.
Стало быть, они опасались нападения с суши. А если на базу можно было как-то проникнуть с суши, значит, точно так же с нее можно и выбраться. При этой мысли я весь затрепетал, меня охватила надежда. Но неожиданная вспышка ликования почти тут же сменилась безысходным отчаянием: ведь у меня не было никакой возможности отыскать этот запасный выход, не говоря уж о том, чтобы бежать через него.
Вернулся наш второй охранник, и я спустился с небес на землю.
– Нам велено отвести их в камеру,– сказал он. Он раскраснелся от бега, речь была отрывистой.