Берег надежды
Шрифт:
— Сказал тоже — африканский час! Отгружайте сегодня же. Ты знаешь вообще, какой курс у африканского часа относительно американского? И отправляйте немедленно, — ответила она сразу двум собеседникам.
— А ты не забудь, что на рынок уже выбросили мексиканский час. Нет, десять годовых — это уже подозрительно. Мне предложили восемьдесят тысяч мексиканских часов — а они, учти, очень плотные, и их все авиакомпании берут очень охотно. Я уже не говорю про федеральные космические программы…
— Чтобы к вечеру все было отправлено. Мексиканская река
— Так там время какое-то водянистое, энергия вялая! Его потом никому не спихнешь! Норвежский час — это для инвалидной коляски…
Игорь Николаевич и Никита, сидя на корточках, слушали эти беспредельно деловые разговоры, и туман у них в голове, более плотный и вязкий у Игоря Николаевича, более воздушный и невесомый у Никиты, начинал рассеиваться.
— Тут какое-то вранье, я ничего не понял — это же мы платим за часы… — прошептал Игорь Николаевич, хотя на самом деле почти все до него дошло, он только хотел подтверждения своих прозрений.
— Зато я понял. Кидалово — вот что это такое! — отвечал злой Никита. — Мы платим за то, чтобы они отняли у нас наше время! А вот куда они денут время…
— Время — деньги? — повторил давнюю формулу Игорь Николаевич, но выводов из нее сделать не сумел, зато сумел Никита.
— Время — скорость! А я-то, дурак, никак понять не мог, почему эти новые «феррари» на наших дорогах триста кэ-мэ делают! А они время вместо бензина жрут! Прыг, прыг! Где у меня на дорогу три часа уходит, у «феррари» — двадцать минут!
— Все равно непонятно, — как человек, никогда не имевший машины, Игорь Николаевич сразу не уловил связи между потоком времени, имевшим для рода человеческого вид плавно текущей реки, и какими-то «феррари».
— Ну и дурак. Бизнес это, понимаешь? Бизнес! Нефть — тьфу! А это — настоящий бизнес! Нефтяники могут отдыхать! Это же передел мира — вот что это такое! Но я себя дурить не позволю! Надо возвращаться к нашим, все рассказать и всем вместе потребовать обратно деньги.
— Я понятия не имею, где наш рукав, — мрачно сказал Игорь Николаевич.
— Я тоже. Пошли… ну чего ты?..
— Пытаюсь понять окончательно…
И он действительно пытался — вот только перед глазами все время поворачивался то боком, то носиком большой восточный чайник.
— А чего тут понимать? Мы — сидим, а время — течет! И, заметь, течет из нашего кармана в их карман! Ну, бизнес же! Пошли, пошли, надо выбираться…
Море мирового бизнеса, куда впадали все реки, и норвежская, и нигерийская, Никита, проклял всеми известными словами и повел Игоря Николаевича вверх по течению. И вел его довольно долго. Есть и пить хотелось невыносимо, но речную воду они даже пробовать боялись.
Берег с рядами кресел уже казался любимой и желанной родиной. Он являлся в приятных воспоминаниях, дававших силы брести дальше.
— Я бы сейчас лягушку съел. Только они тут не водятся. А у нас на берегу,
— У нас в чайной теперь можно суши заказать, — добавлял тоски Игорь Николаевич.
— Я слыхал, у нас теперь тем, кто остается ждать врага ночью, будут выдавать пледы, чтобы не мерзли, усугублял тоску Никита.
Несколько раз они переходили вброд речушки, впадавшие в большую реку, причем Никита весьма авторитетно утверждал, что это еще не их рукав. У каждого такого устья стоял контрольный модуль, мимо которого они проходили то вздыхая, то ворча, то фыркая.
Наконец Никита но любопытство, временно притихшее, дало о себе знать.
Никита подошел к металлическому кубу и стал его изучать, то приникая к стенке щекой и ухом, то общелкивая куб со всех сторон, и даже обнюхал его основание. — Ты чего? — спросил Игорь Николаевич.
— Слушай, а чем это они тогда присосались? Я тоже так хочу. Где-то в заборе есть дырки, они приезжают и подзаряжаются… Знаешь, наверное, эта хреновина продается на автозаправках, или нет… где-то же она продается! Они на нашем времени ездят, а мы?.. Как дураки?..
— Пошли. А то вообще тут с голоду помрем, — предупредил Игорь Николаевич.
Ему очень не хотелось думать о железных кубах, загадочных аппаратах, противозаконно откачивающих время, и прочих неприятностях.
И тут Никита — очевидно, уже оттаяв после ночного спуска по реке — наконец взорвался.
— Нет, ну какое свинство! Мимо нас миллионы плывут! Миллиарды! А мы?!
Он пнул стальную ногу куба раз, другой, взвыл — не в плетеных сандалиях такие сражения производить, опустился на корточки, быстро разрыл песок и попытался выкорчевать куб с корнями.
Игорь Николаевич заткнул полы юкаты за пояс, медленно перешел очередное устье — воды было по пах, самый неприятный уровень, — и побрел вверх по течению.
Никита выпрямился, но продолжал бушевать.
— Честное слово, выберемся — все тут разгромлю к чертовой бабушке! У меня все прихвачено…
Игорь Николаевич шел, не оборачиваясь, Никита постоял, пнул на прощание железную ногу и побрел следом, выкрикивая:
— Да сюда ветеранов прислать на трех бэ-тэ-эрах! С калашами, с гранатами! Они тут живо разберутся! Все разнесут! Восток, блин! Сам камуфлу надену и на головном бэ-тэ-эре пойду!.. Мировой бизнес, блин! Я им его в задницу затолкаю… Мочить, мочить и еще раз мочить…
Он завелся всерьез. Очередную речку вроде бы узнал, сам пошел вперед — вверх по ее течению, но при этом так и сыпал угрозами. Игорь Николаевич даже посмотрел на него пару раз с уважением — кажется, этот может показать всей восточной мудрости кузькину мать. Поведение Никиты в доме, где обнаружили склад врагов, свидетельствовало: мужика лучше не злить. Конечно, темперамент у него — как у капризного дитяти, все ему сей же миг вынь да положь… Но для Игоря Николаевича любое открытое проявление чувств было недоступным ему самому героизмом. Даже такое, как у Никиты.