Берег тысячи зеркал
Шрифт:
— И зачем же? — мой тон меняется сразу. — И где… Фелис?
Уверена, ей эта идея не нравится. Хотя она и перестала геройствовать.
— Так все уже у казарм. Там парни барбекю вынесли, у них много припасов. Будет отлично, если вы присоединитесь, мадам.
— Нет, Патрисия, — я отрицательно машу головой.
Не хочу никуда идти. Даже не подумаю, после его выходки с доктором Ченом. Разрешил он. Это что конфуцианский патриархат в ярком проявлении?
— Работы очень много, — продолжаю отнекиваться. — И, пожалуй, я должна позволить вам отдохнуть спокойно без надзора.
— Мадам, —
— Нет, Патрисия. Я лучше закончу все расчеты и дам вам завтра выходной, — услышав последнее, девушка замирает, а я заканчиваю, прищуриваясь: — Вы же не думали, что я не знаю, что вы привезли с собой из Филиппин. Вам крупно повезло, что солдаты не проверили личные вещи. Так что, у меня одна просьба — не покидать периметр расположения. Ясно, Патрисия?
— Конечно, мадам, — девушка радостно кивает и снова улыбаясь, спрашивает: — Может все-таки…
— Нет. Отдыхайте. Все же после стольких приключений здесь, нам всем требуется моральная разрядка.
Патрисия не зная себя от счастья, уходит. Видимо, приглашение — формальная вежливость. Они моложе на лет семь. Юны, еще так беспечны, но тем и очаровательно то время, которое в моей жизни почернело. Эти годы, этот отрезок выжжен из моей судьбы, из моего времени.
На мне.
Я работаю до глубокой ночи. Ожидая возвращения ребят, несколько раз проверяю издалека, как проходит "тусовка". Конечно, они не совсем понимают особенности отдыха корейцев. И тем более, их военных. В последний раз, сходив к казармам, наблюдаю, как Ю Чоль помогает Шону и Бернарду подняться и идти в свой дом. Подобное не фигура речи, а факт. Патрисия спит на плече Франко, а Фелис положила голову ей на колени.
Ждать их у нас в доме нет смысла. Франко точно заберет Патрисию с собой, а Фелис они не оставят пьяной одну. Тем более дом парней ближе всего к казармам.
— Видимо, я позволила им слишком многое сегодня, — бормочу на родном.
— Ложитесь спать, профессор.
Слова звучат из темноты резко и неожиданно. Я подскакиваю на месте, и хватаюсь за грудь, в таком ярком испуге, что подкашиваются колени.
— Ты не мог бы сперва обозначить свое присутствие хоть как-то, майор.
Чеканя каждое слово, перевожу дыхание. Услышать голос среди кромешной темноты, и в окружении тропических растений ростом с высотки — то еще удовольствие.
— Зачем? Вы так мило наблюдали за своими детишками всю ночь, профессор, что я решил не мешать.
Не мешать он решил. Какое благородство. Тогда, зачем сейчас проявил себя?
Я снова злюсь. Природу этого чувства распознать не сложно. Я люблю этого мужчину, а он в дурака играет вторую неделю.
Голос Сана звучит слишком сексуально. Впрочем, как и всегда. Можно не удивляться этому факту, вспомнив что было между нами в прошлом.
— Вы, майор, вижу, тоже времени попусту не теряете. Несете караул? Или просто решили прогуляться под луной?
— Вообще-то, я здесь пытался спать. Но мне постоянно мешает сердобольный профессор.
В ступоре, я не могу найти слов для ответа. Упустим, что до сих пор говорю с темнотой. Это ведь мелочи. Так, пустяк. Но откровение о ночлежке в лесу, в условиях, когда еще вчера среди ночи
— Ты шутишь, Сан? Здесь же полно дряни всякой. Ты спятил? Поднимайся.
С намерением вразумить человека не знакомого с основами энтомологии, делаю несколько шагов, и падаю. Вернее, я сперва думаю, что падаю. И это логично, когда человек оступается о тело другого человека. Он же понимает, что будет больно? Но мне не больно.
— Аккуратнее, чаги*(милая), — слышу хриплый шепот рядом с ухом, чувствую крепкое кольцо рук вокруг талии, и стальные мышцы под ладонями.
А еще замираю от обращения ко мне. Неужели? Неужели, ты намеренно вел себя, как осел? Сглатываю влажный комок, и прикусываю до боли щеку. Делаю это специально, с мыслью, что сплю, и надо проснуться. Все тщетно. Я не сплю, и действительно упала на него, еще и нагло улеглась сверху. Опуская взгляд, обшариваю им по телу Сана, как руками. Он в майке. Той самой белой майке. Лежит в спальном мешке, и действительно спит прямо под деревом, которому чертова туча лет.
Замечая продолжительность молчания, Сан крепче обхватывает меня и тянет выше. Тело взрывается буйством ощущений, а сердце стучит в горле от возбуждения.
— Ты не шутил? — ошарашено спрашиваю, а сама жадно цепляюсь за крепкое мужское тело. — Ты действительно здесь…
— Иногда, — коротко отвечая, он медленно перемещает руки вдоль моей спины вверх. — Мне так проще уснуть.
Прикосновение плавное настолько, будто по мне двигается холод. Всегда хотела спросить, почему он такой холодный. Но спрашиваю другое, и мне бы на произношении сосредоточиться, но не могу. Я в капкане, и не понимаю, почему попала в него вот так. Сбегать не хочу. К черту, наши перебранки. Сейчас они пусты. Он обнимает, прижимает к себе, потому мне так хорошо, что впору растекаться лужицей. Сан пахнет так же соблазнительно, его рука обхватывает затылок слишком знакомо, как и взгляд возвращается не на скудное мгновение, а обжигает, как прежде. Он блестит даже в темноте. Блестит, пока смотрит на мои губы.
— Зачем ты прикидывался ослом? — спрашиваю сухо, но дыхание горит и подводит.
Думала, сойду с ума, если окажусь в его руках снова. Знала, что сдамся опять, захочу раствориться в нем по капле, чтобы кожей впитал, и не отпустил больше. Не дал уйти, не позволил выбрать не его. Так я скучала, обманывая себя тем, что должна забыть. Его забыть невозможно. Я жила в безумии два года, и настолько привыкла к нему, что происходящий интим среди джунглей, побуждает плюнуть на энтомологию, а с ней и на наши "милые" игры в "кто кого".
Просто забери меня, как когда-то. Заслони собой реальность. Позволь забыться опять, стать слабой, но в этот раз не сломанной, как кукла. В этот раз я хочу ощутить правильную слабость. Настоящую, женскую, которая приходит, когда ночь опускается со всех сторон, как сейчас.
— Зачем ты приехала? Ответь, честно, Вера.
— Я первая задала вопрос, — ощетиниваюсь только для проформы.
Я уже удобнее устроилась на нем, хотя чертовски зла, раздражена, и по-хорошему, взыскать бы плату с него за хамоватый холод. Взыскать за всю тоску, которую заставил чувствовать без него.