Берег тысячи звезд
Шрифт:
Фотографии давно вернулись в ее сумочку, но Лефевр прекрасно видел, что на них изображено. Дима на качелях, Дима в обнимку с огромным игрушечным динозавром, Дима с мамой и бабушкой… Он представил, что этот крошечный большеглазый мальчик, похожий на хрупкую фарфоровую куклу мог бы быть его с Алитой сыном.
– Он появится, - подал голос Вадим, сворачивая с шумной многолюдной улицы. Из спокойного вышколенного помощника крупной шишки Вадим снова стал рубахой-парнем со двора.
– Типа «я ж уходил от больного, а теперь он здоровый».
– Вы тоже волшебник?
– недоверчиво спросила Мария. Вадим криво ухмыльнулся.
– Я просто жизни понюхал побольше вашего. Видал таких.
Лефевр не мог не признать его правоту. Мария как-то отстраненно кивнула и продолжала:
– Я правда обошла всех, кого смогла. Помогали, конечно. Но сейчас кризис, людям самим есть нечего, - она отвернулась и добавила, изо всех сил стараясь скрыть слезы: - Кому чужой ребенок нужен… Он отцу родному не нужен.
Лефевр попробовал ободряюще улыбнуться и дотронулся до ее колена, обтянутого простенькими старыми джинсами.
– Мы попробуем, - сказал он.
Мария с сыном и матерью остановилась в хостеле на окраине, настолько нищем и занюханном, что там даже стойки администрации не было. В почившей в бозе «Паре тапок» было намного цивильнее, подумал Лефевр, шагая за Марией по мрачному коридору мимо обшарпанных дверей. Вадима он с собой не взял, приказав тому метнуться в детский магазин и закупить все, что может понадобиться трехлетнему мальчику для новой жизни, начиная с одежды и заканчивая игрушечными динозаврами. Ему хотелось надеяться, что у маленького Димы эта новая жизнь будет. Очень хотелось.
Мальчик спал, раскидавшись на кровати под тонким одеялом. Его бабушка, читавшая газету, встрепенулась при появлении Лефевра, и ее доброе усталое лицо словно окаменело от страха. Страх и надежда; Лефевр подумал, что прекрасно ее понимает, и попросил:
– Выйдите, пожалуйста. Пусть останется только мать.
Он и сам не знал, почему сказал это - но женщина поднялась со стула и покорно вышла из комнаты, не сказав ни слова. Лефевр опустился на пол рядом с кроватью и несколько минут всматривался в спящего ребенка. Мальчик дышал тихо и размеренно, его сон был глубоким и ровным - идеально для любого магического воздействия.
Мария что-то спросила. Лефевр не расслышал.
– Помолчите, - попросил он.
– Я должен сосредоточиться.
Болезнь ребенка была похожа на темного паука, который устроился в белой сверкающей ауре и, поджав ноги под лохматое брюхо, старательно выплетал паутину - и сияние медленно гасло, мутнело, в нем закручивались серые вихри и, не находя выхода, разрывали на части самих себя. Лефевр смотрел и понимал: смерть ребенка многократно усилит Короля Севера. Он сможет вернуться домой - надо просто взять и подкормить болезнь, слегка перенаправив потоки энергии. А потом, когда мальчик умрет, забрать его душу. Все. Легче легкого.
Он сможет
Лефевр закрыл глаза.
– Вода, - негромко сказал он.
– Маша, принесите воды. Полчашки, больше не надо.
Мария кинулась из комнаты, с грохотом уронив стул. Чашка опустилась в протянутую руку Лефевра через несколько секунд - еще не утих шум от падения стула.
Вода пахла железом.
Лефевр смочил пальцы и прикоснулся к теплой щеке мальчика. Дима вздохнул во сне, но не шевельнулся. Сейчас он был погружен в глубочайший транс, и его раздувшееся несчастное сердце, заполненное пауком, почти не болело.
Просто перенаправить потоки, сказал Король Севера, водя мокрыми пальцами Лефевра по щеке ребенка, вычерчивая слова языка, который умер задолго до появления людей. А потом немного подождать, и все. Можно отправиться домой.
Теперь Лефевр видел, как пульсирует паучья сеть. И видел, как снять ее.
– Я никогда не попаду домой, - еле слышно произнес он по-сузиански и рванул паутину на себя.
Остальное было уже потом.
У него пошла носом кровь, и Лефевр тщетно пытался остановить ее заклинанием, и густые алые капли падали и падали - на одеяло, на затоптанный ковролин пола, на колени. Дима шевельнулся и что-то тихонько пробормотал, просыпаясь. На его губах появилась теплая сонная улыбка, а потом мальчик открыл глаза и негромко сказал:
– Мама…
Потом Лефевр смял паука, оплел его выдранной с корнем паутиной и вышел из комнаты. Кажется, Мария бросилась к сыну, кажется, бабушка, затаив дыхание дежурившая под дверью, метнулась в комнату - Лефевр прошел по коридору и на лестнице испепелил невидимый ком в руке.
Ему было одновременно больно и радостно. Он и сам не знал, какое чувство сильнее: радость от того, что мальчика удалось спасти, или горечь от понимания, что Алита остается недосягаемой, и это, наверно, навсегда. Они не увидятся, у них не будет детей, ничего не будет…
Выйдя из здания, Лефевр бездумно опустился на скамейку перед входом и долго-долго рассматривал собственные руки, словно увидел их в первый раз. Мальчик будет жить, теперь он был здоров, и Мария вернется с ним домой - дальше все будет хорошо.
Пусть и не у него.
– Я ведь хороший человек, - устало произнес Лефевр.
– Ведь нельзя же действительно пойти на все.
Хельга наверняка сказала бы, что он прав.
Но ему никогда не было настолько больно от своей правоты.
И Лефевр, занятый своей болью и своей потерей, не видел, что прямо над ним трепещет и танцует невидимая золотая рыбка, рассыпая синие искры с плавников ему на голову.
Глава 12. Артефакт оживает