Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
– Не желаете ли простокваши, ваша светлость?
– приветствовал Геронтиума молочник, чем-то весьма похожий на собственного же пони. Тоже явно не молод, толстоват, но ухожен. А ещё очень и очень добродушен на вид. И голос имел тоже добрый и располагающий, хотя и с лёгкой хрипотцой. Просто сама эта хрипотца в голосе разных людей может восприниматься по-разному. В голосе данного эллизорца она ещё больше к её владельцу располагала. Внушала, так сказать, доверие. А почему именно внушала - неизвестно, поди разбери, такая, вот, своего рода данность.
Геронтий хотел, было, отказаться, однако молочник успел откуда-то с возка же извлечь чистую на вид кружку и стремительно нацедил туда простокваши, протягивая жандарму целебный напиток с самой обезоруживающей улыбкой:
– Примите,
– Посуда чистая, специально для вас, храню отдельно, моя хозяйка её тоже отдельно моет и протирает, можете не сомневаться!
Геронтий Ном и не сомневался. Молочник был одним из его лучших агентов, которого он ещё ни разу не смог уличить во вранье или вообще каких-либо искажениях информации. Вообще - во всех отношениях добропорядочной гражданин и безусловно ценный для общественного порядка человек. И работал не за плату и не за страх, а именно что за совесть, считая, что таким образом поддерживает и укрепляет благоденствие всего Эллизора. И супруга молочника, весьма энергичная и деятельная особа, легко шныряющая почти по всем знатным и незнатным эллизорским домам, так же была кладезем полезной информации и так же, считала, что информировать Геронтиума это её прямой долг и святое дело. Семейный подряд, так сказать. Да, жандарм ничего не платил им ни через казну, ни от себя личного, однако молочные дела его осведомителей процветали, как ни у кого более в Гранд-Эллизоре. Естественно, сами супруги хорошо понимали, что причиной этому служат не только высокие надои и передовая технология производства сыров и творога (включая использование негласного рабского труда), но и прямое покровительство конкретного высокопоставленного лица. Разумеется, молочник с супругой были далеко не единственными агентами Геронтиума: канцелярия его департамента едва справлялась с целым потоком доносов как таковых (правда, там на обработке бумаг седело всего три человека), - однако такие, вот, живые и "не письменные" работники были ему в особенности по душе.
Пока не без некоторого удовольствия Геронтиум опоражнивал посудину с простоквашей, молочник успел выложить всю основную информацию. Ничего архи-особенного на этот час она не представляла, за исключением того, что появление мёртвого волколака возле изваяния Скунса породило в народных низах множество слухов, толков и даже страхов.
– Многие говорят, что теперь будут везде появляться оборотни и вампиры!
– с доброй улыбкой рассказывал молочник.
– А вчера на рынке эта ведьма с верхнего ручья, родом она, кажется, из Фаррана, на одного торговца кричала, что именем дракона Фарго и волколака Уркха наведёт на него такую порчу, что тот сам будет волком бегать и всех своих ближних загрызёт!
– Постой...
– Геронтиум отдал кружку и переспросил в некотором недоумении: - Народное ведьмовство в Эллизоре полностью запрещено, сам знаешь, магия может быть только высокая, белая, и ей распоряжается один только Великий посвящённый, не считая его авгуров. А тут, говоришь, какая-то ведьма?!
– Дык! Это же простой народ...
– молочник принял в руки пустую кружку и зачем-то внимательно осмотрел её, словно желая убедиться, что Геронтиум не побрезговал и каплей его продукта.
– Может ещё желаете? Простокваши? Или ряженка тоже весьма недурна сегодня!
– Нет, спасибо, любезный! Простокваша хороша, да... Ты лучше скажи-ка, много ещё таких разговоров бродит: про драконов и волколаков?
– Много, ваше светлость, много, за всеми и не уследишь...
– Ну, хорошо. Ты мне на эту ведьму поподробней составь реестр: кто она, где обитает, ладно?
– А что, это не проблема. Супружница моя поможет!
– Да хоть и её привлеки. Только пока осторожней! Чтобы никто не знал о нашем с тобой интересе к этой особе, хорошо?
Геронтий уже повернулся, давая понять, что регулярная конспиративная встреча окончена, как молочник приложил ко всей прочей информации ещё немалый довесок, который заставил главного жандарма взглянуть на всю это, казалось бы, незначительную историю совершенно иначе:
– Ваша светлость!
– вдруг выдал молочник.
– Чуть не забыл!
Геронтиум так посмотрел на бедного молочника, что тот затрясся:
– Уж простите, простите, ваша светлость! Нашей же вины в том нет! Супружница моя об этом знает доподлинно, но случайно! Я только довожу до вас, что она мне поведала!
Главный жандарм в ответ ничего уже не произнёс, но стал медленно подниматься по дворцовым ступенькам, удаляясь от несколько растерянного молочника, возка и неподвижного пони, который всё время стоял смирно и лишь изредка перебирал копытами.
Ганна была дочерью Великого посвященного, и услышанное надо было хорошо обдумать. Проблема состояла в том, что к книжнику Бальтазару у Геронтия не было подхода. В своё время тот однозначно отказался играть роль постоянного осведомителя, а применять к Бальтазару крайние меры воздействия почему-то запретил сам Великий посвящённый. Почему именно, Геронтиум не знал. Быть может у мага были на Бальтазар свои виды или свои методы воздействия. Так что с собирателем книжной пыли Геронтиум не имел возможности поговорит по душам! Да и вообще сосредоточиться на одной этой истории с Ганной Георнтиуму в тот день было не суждено: внутри зала "Пробуждения", в самой сердцевине зала, куда никому, кроме Великого посвящённого и главстража всего Эллизора, не было доступа, на щитке с индикацией одной из двух оставшихся капсул пробуждения, впервые за много лет мигала зелёная лампочка.
И это была капсула Великого мага прошлого Варлаама.
Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ
СОКРОВИЩА ЛАВРЕТАНИИ
Честь случайно отыскать эти железные врата досталась никому иному как Магирусу. Вероятно потому, что остальные были заняты более тяжелым трудом на лавретанском лесоповале, тогда как старый учёный, которого никто и подумать не мог привлечь к распилу древесных стволов или очистки их от сучьев, направился прогуляться по окрестностям с целью установить, нет ли ещё чего полезного среди местной флоры и общего рельефа местности, удалённой от посёлка водной гладью озера, а так же и труднопроходимыми скалистыми грядами. Не будь нужды в лесоматериале, то вряд ли сюда кто-либо вообще заглянул, несмотря на все местные красоты. Но нашёлся, наконец, пытливый ум и любопытствующие же ноги!
Впрочем, склад не был хорошо замаскирован или укрыт. Может, когда-то какая-либо маскировка и была, но с течением времени утратилась, так что осталось углубление в скале и двустворчатые железные ворота в каменной нише. Створки ворот когда-то были покрыты краской, но теперь заметно проржавели. А ещё старый учёный заметил снизу рельсы, которые угадывались под воротами, но ближе к берегу озера терялись среди травы и густого кустарника. Вероятно, на берегу раньше был причал, который к настоящему моменту разрушился и уже не оставил после себя никаких следов.
Магирус почесал в затылке и решил: "Не иначе как это ещё времён "Последней мировой". А то и раньше!" А ещё он прозорливо подумал, что, весьма возможно, им повезло, и за этими воротами скрывается хранилище, где может быть много всякой полезной в хозяйстве всячины. А это должно обрадовать и утешить Леонарда, на которого в последнее время Магирус смотрел с большой тревогой: уж очень тот был озабочен проблемой общего выживания и, видимо поэтому, исполнен явной и большой скорби. Причем на все попытки старого учёного более или менее подробно обсудить те или иные темы Леонард всё больше отмалчивался, предпочитая, если не был занят, что называется, с народом, отсиживаться в своём Амбаре Закона, всё корпел над старыми архивами и рукописями. Что поделаешь, несмотря на вынужденное переселение в Лавретанию и, вообще, самое серьёзное оскудение жизни, Великая тайна Закона не перестала таковой быть - скорее, даже сделалась более драматичной в восприятии тех, кто с ней был связан. Или, правильней будет сказать, само восприятие этой тайны, главного смысла Закона сделалось более драматичным?