Береговой ветер
Шрифт:
– Мясо у морского ерша вкуснее, чем у цыпленка, - размышлял вслух Митька.
– А суп из него жирнее, чем из барашка: сало на губах застывает!
– восторженно откликался со своего камня Санька.
Митька, отставив на время свою удочку, ревниво следил за Санькиным ершом, все еще надеясь, что тот уйдет от Саньки и тогда будет пойман им, Митькой. Свесив голову вниз, он пристально смотрел в одну и ту же точку - на Санькиного ерша. Глазам его сделалось больно, они заслезились, в них стали двоиться предметы. И вскоре, рядом с прежним ершом, Митька увидел другого, как две капли
– Что ты делаешь?
– взвыл Санька.
– Ты же обещал не трогать моего ерша!
Митька счастливо улыбался.
– Я заметил еще одного, - ответил он примирительно.
– Где?
– Рядом с твоим. То прячется куда-то, то вылазит. Думает, я не вижу.
– И Митька продолжал подводить удочку к ершу.
– Куда же ты опять прешь на моего ерша! Сдурел, что ли?
– Я твоего не трогаю. Я к своему веду, - невозмутимо отвечал Митька.
– Это же мой;
– Нет, мой. Твой - другой, рядом, правее. Теперь левее… Теперь правее… Их два. Не видишь разве!
– Их один!
– все более распалялся Санька.
– Их два, - спокойно твердил Митька.
– Я хорошо вижу, что два. Не слепой.
– Один!
– Два!
– Вынимай сейчас же из воды свою удочку, а то шпагат перерву!
Митька как завороженный смотрел в одну точку, на пару двойников, и никаких угроз Саньки не желал слышать.
Санька съехал на животе со своего камня в воду и, закусив зубами подол рубахи, направился прямо но глубине к острову Митьки. Выхватив из рук товарища «шпагат», он вместе с наживленными крючками выбросил его на берег.
Митька только побледнел, но ничего не сказал.
– Съехав, в свою очередь, в воду, где ему было по самую шею, он торопливо зашагал к берегу, выпрыгнул на песок, схватил в охапку Санькино белье и побежал с ним к воде.
– А я за это твою одежу в море брошу!
– пригрозил он Саньке.
– По морде схватишь!
– пообещал тот.
– Руки коротки!
Санька снова сполз со своего камня и, рассекая руками и ногами глубокую воду, живо оказался возле Митьки. Тот моментально бросил на песок Санькины вещи, и оба они, бледные и дрожащие от гнева, сдвинулись вплотную левыми плечами.
– Смотри, а то сейчас_ припаяю!
– говорил Санькя, касаясь Митькиной щеки кончиком своего носа.
– Попробуй!- отвечал Митька, щекоча своими ресницами Санькин висок.
– А что ж ты думаешь, побоюсь?
– Попробуй!
– Так и приварю!
– Привари!
– Сейчас дам по сопатке!
– Дай!
– И дам!
– Дай. Чего же ты не даешь?
– А что ж ты думаешь, не дам?
– Дай!
– И дам!
– Дай. На, дай! На, дай!
– Дам, дам!
– Дай, дай!
– Чего же ты не бьешь?
– А ты чего не бьешь?
– Я вдарю, так ты через все море перелетишь.
– И я вдарю, так ты тоже полетишь…
В полной боевой готовности они
Ерша в этот день они больше не видали.
5
Вначале, когда ветер пробовал дуть то в одном направлении, то в другом, море и вблизи и вдали легонько задергалось, заплескалось каждой своей точкой, словно на всей его поверхности до самого горизонта вдруг засверкали в солнечных лучах миллионы миллионов рыбьих чешуек. Потом, когда ветер выровнялся и начал дуть только в одну сторону, по всей глади воды рассыпанным строем побежали маленькие белые волны, словно быстро-быстро поплыли, устремленные в одну сторону, приподняв из воды свои белесые головы, большие рыбины. Казалось, перед глазами ребят открылось бесконечное стройное шествие рыб, торопливо уплывающих в невесть какую даль, в чужие, незнакомые страны.
Вскоре море заволновалось и у самого берега зашелестело на песке, забулькало среди камней, зашевелилось у подножия скал.
И сразу от всего безграничного водного простора резко дохнуло в берег крепкими запахами: освежающей соленой влагой, потревоженными зыбью йодистыми водорослями, разлагающейся рыбой и рачками.
Вода у берега с песчаным дном, минуту назад прозрачная, нежно-зеленая, теперь замутилась и стала непроницаемой, голубовато-серой, цвета старой полыни. И уж нигде-нигде не было видно дна моря, и всюду казалось оно теперь одинаково глубоким, одинаково таинственным, одинаково грозным…
Мальчики с удочками в изъеденных солью руках по-прежнему сидели на своих островках. Но теперь вокруг островков была уже не тихая, зеркальная гладь, а плескались и хлюпали со всех сторон гребешки волн.
Волны сперва только как бы дразнили рыболовов: еле коснувшись скалы, они тотчас же скатывались обратно в море. Потом стали усиливаться, поднимались выше и угрожали смыть мальчиков с камней. Теперь им приходилось все время быть начеку и думать не только о рыбе, но и о собственной безопасности.
Ничего не ловилось. К тому же садилось солнце, напоминая о том, что дню скоро конец…
– Это хорошо, что вода замутилась, - говорил
Санька, - по крайней мере, рыба будет смелее браться.
Митька молчал.
– Слава богу, дело идет к вечеру, - минут десять спустя снова успокаивал себя и товарища Санька.
– За день она проголодалась, пробегалась и скоро начнет браться как бешеная.
Митька продолжал молчать.
– Утренний клев, можно считать, пропустили, зато вечерний не пропустим, не-ет, - ухмылялся Санька, когда прошло еще минут десять.