Беременна по ошибке
Шрифт:
И зачем я только согласилась поехать с ним за город? Мы ведь вроде уже всё сказали друг другу…
Что тут ещё можно добавить?
Глава 22. Артур
Поведение Эммы кажется мне немного забавным. Она ревнует? Пытается сделать вид, что ей всё равно, но всё-таки проскальзывают в её взгляде и интонации нотки обиды. Это довольно странно для человека, если я безразличен ей.
Почему я вдруг решил ехать в загородный дом своих бабушки с дедушкой, сам не знаю. Обычно я прячусь там от грёбаной повседневности,
— Куда мы едем? — спрашивает Эмма, нарушая тишину, которая образовалась между нами и принялась давить. Ненавижу это состояние, когда уши закладывает молчанием… Уж лучше бы она кричала и обвиняла меня. Я бы точно знал, о чём она думает, а сейчас…
У нас всё очень неправильно: либо мы хотим друг друга, либо молчим, пытаясь в одиночку справиться с нависшей над головой тучей под названием «неопределённость». Я смотрю на Эмму и улыбаюсь уголками губ, а она начинает хмурится, как маленький ёжик.
— Недалеко отсюда… — отвечаю я.
Повезло, что домик находится как раз по той же трассе, что и завод. Ехать недалеко, поэтому мы скоро сможем выйти из замкнутого тесного пространства и поговорить.
— Почему мы не могли поговорить здесь? — спрашивает Эмма, с опаской посматривая на дорогу.
Я тот ещё романтик, да… Везу девушку в лес чтобы пообщаться с ней. И что она думает обо мне? Что я хочу изнасиловать и убить её? Хочется что-то сказать ей в своё оправдание, но я молчу. Потому что это будет выглядеть глупо. «Я не насильник, Эмма, не переживай!». Фразочка так себе.
— Потому что там спокойнее, тише и… Эмма, тебе там понравится.
Она кивает, скрещивает руки на груди и отворачивает голову в окно. Интересно, почему не захотела сесть рядом со мной? Побоялась реакции собственного тела на меня? Или тут замешано что-то другое? Может быть, я на самом деле противен ей? От последней мысли мне становится не по себе. Если бы Эмма вела себя иначе и бегала за мной, возможно, она и не заинтересовала бы меня так сильно, как сейчас… Впрочем, я был вынужден признать своё поражение: она засела в моей голове прочно: уже нет разницы, что могло бы быть если…
Сворачиваю с трассы на ухабистую дорогу к дому. Он находится в глубине леса, дальше посёлка. Начинает потрясывать, и Эмма цепляется за ручку над дверцей. Она внимательно смотрит на дорогу, словно пытается запомнить её на случай побега, отчего мне становится смешно.
— Я не собираюсь причинять тебе боль! — говорю я, внимательно глядя на неё через зеркало заднего вида.
— Я этого не говорила, — фыркает Эмма.
— И не надо было! Всё ведь видно!
Останавливаю машину около покосившегося штакетника. Я мог бы давно восстановить тут всё, но не хочу менять, чтобы не разрушить воспоминания, хранимые этим местом.
— Это… — говорит Эмма, выйдя из салона.
Я распрямляю плечи, вытягиваюсь и смотрю на неё.
— Да. Это то самое место, куда
— Тут здорово! — улыбается Эмма.
Я не ожидал такой реакции. Кристина толерантно поморщила бы носик и сказала, что всё не так уж плохо, но только чтобы не обидеть меня, а Эмма… В который раз убеждаюсь, какая она особенная.
— Вот и я о чём! Ты не видела самого главного! Пошли внутрь!
Я открываю калитку. Скрип петель ничуть не раздражает меня, он напоминает тот самый звук из детства… Бабушка была ещё жива, а вот деда не стало. Отец привозил меня сюда, и калитка скрипела точно так же. Она была для бабушки своего рода звоночком. Если скрипнула, значит, внук приехал. Губы на секунду трогает улыбка. Эмма проходит во двор и направляется к пруду, ведомая кряканьем уток. Одно время их тут было видимо-невидимо… Мне даже пришлось ружьё покупать. Не для отстрела, нет… Отпугивал охотников, покусившихся на частную территорию, пальбой в небо. Мне вдруг захотелось рассказать эту историю Эмме, но я остановил язык, прикусывая его. Я не делился сокровенными воспоминаниями даже с отцом, так почему вдруг взбрело в голову сделать это сейчас?
Приближаюсь к Эмме и застываю на месте в шаге от неё. Она внимательно наблюдает за уткой, плывущей по чуть замутнённой поверхности пруда. Следом за ней тянется выводок. Кто-то из малышей выбивается, заставляя маму притормозить и вернуться за ним. Это выглядит забавно. Неужели и у меня родится ребёнок, за которым нужен будет точно такой же уход? Не верится даже…
Смогу ли я стать отцом?
Эмма обхватывает себя руками, и я замечаю, что она продрогла. Пока она любуется прогулкой пернатых, потихоньку иду в дом. Поднимаюсь по крыльцу, слушая скрип половицы, теребящий сердце. Каждый скрип, каждая трещинка в доске, каждый шорох хранят уйму воспоминаний.
Замок открывается не сразу. Надо бы поменять его, потому что этот уже совсем старый. Переступаю порог, оказываясь на веранде, и вдыхаю запах мяты и чабреца. Бабушка любила собирать их и делать различные целебные сборы. Я беру красный клетчатый плед, лежащий на скамейке, и возвращаюсь к Эмме. Плед старенький, но мягкий и быстро помогает согреться. Ещё подростком я кутался в него, когда промокал под дождём.
Когда я подхожу, Эмма уже дрожит от холода. Смотрит на меня и улыбается, когда видит плед. Я бережно кутаю её и хочу обнять, но понимаю, что до добра подобная близость не доведёт, поэтому делаю шаг в сторону.
— Обычно тут бывает больше уток. Наверное, перестали прилетать из-за того, что я крайне редко приезжаю сюда в последнее время и не подкармливаю их, — начинаю я разговор.
— Тут здорово… И воздух такой чистый! — шепчет Эмма, стягивая плед на груди.
Она всё ещё дрожит. Ещё сильнее хочется обнять её, но я даю себе установку — нельзя!
— Вон там направо есть небольшой сад. Через траву пробраться будет сложновато, но я справлюсь. Нарву листья чёрной смородины и заварим с тобой чай!