Беременна в расплату
Шрифт:
— Значит, судьба его такая. А мы ни при чем. Давай. Потащили. Бури за ноги, а я за плечи потащу.
— Тяжелый, сука. Блядь, откуда он такой тяжелый?
— Еще немного. Машину нашу уже видно. А там самолет. Давай. Тащи. Не надорвешься.
* * *
Жар. Это не жар. Это самое настоящее пекло!
Будто в дурмане.
Треск раздирает уши. Голоса слышу. И как тело пинают. Как трясет, а потом
Пекло. Самое настоящее пекло.
А я пошевелиться не могу. Веки разлепить. Ни хера не могу.
Со всех сторон палит так, что вздувается кожа. Две сковородки, снизу и сверху. Все по мне.
Кожа шипит. До паленого мяса.
А я как труп.
Руками дергаю, а ни хрена не выходит. Сдохну. Сдохну, на хрен, здесь, на этих сковородках.
Но ни хрена. Не сдохну. В пекло провалюсь, а оттуда вынырну. Найду тех, кто это сделал. Я должен. Должен встать. Их мясо выдрать. Хоть зубами, а выдрать. И подождать, пока это мясо обуглится.
Рывок. Еще один. Еще.
Как же трещит голова. И во рту мерзкий металл. Раскаленный. Расплавленный. Язык и небо в нем сварятся сейчас.
Горит. Все внутри горит, а перед глазами черные всполохи.
Но я таки подымаюсь на ноги. Разлепляю веки, чувствуя запекшуюся почти поджаренную кровь на лице.
И ору.
Дико. Неистово ору так, что песок начинает ссыпаться от меня в стороны.
Твою мать!
Ничего здесь больше нет! Песок и палящее солнце. Такое, что плавит мозг! Насколько видно глазу!
11 Глава 11.
* * *
Ей конца и края нет. Этой чертовой проклятой пустыне!
Пекло. Настоящее пекло.
Кожу сдирает с каждым шагом. С каждым прикосновением к этому проклятому раскаленному песку! До мяса сдирает.
Запекшаяся кровь смешивается с потом, текущим со лба. Заливает клаза, готовые лопнуть от дикого палящего солнца.
Прокусываю щеку изнутри, напиваясь собственной соленой кровью. Руки уже обкусал до мяса. Кожи не осталось. Рваные клочья ее висят на плечах.
Сдохнуть. Хочется одного. Просто повалиться и сдохнуть.
Перестать плавиться и поджариваться в этом аду. Вспыхнуть и сгореть.
Но ни хера.
Я дойду.
Я упрямый.
Нет силы, которая скрутила бы меня в бараний рог! Нет!
И я должен. Долже перейти через это лютое пекло. Хоть не вижу перед собой ни хрена, кроме все того же проклятущего песка!
Потому что я должен их найти.
И, блядь, по капле выжать из каждого всю кровь, сколько их ни есть в них. Должен!
О, как я буду сжимать каждого их них за горло! Смотреть, как они дергаются в агонии и испражняются от страха, а
Надежда, потому что каждый урод всегда хочет выжить. Выжить, несмотря ни на что. До последнего не верит, что его может не стать. Что закроет глаза и свет для него померкнет.
И я, блядь, буду жрать эту надежду. Пить. Жадно хлебать, как сейчас собственную почто свернувшуюся кровь.
Впитывать в себя запах их крови. Их мочи и дерьма, которые из них полезут.
Стервятники, сука.
Стервятники по обе стороны от меня.
Присматриваются. Принюхиваются. Выжидают.
Ждут, когда свалюсь. Когда иссякнут последние силы.
Такие же чертовы стервятники. Как те, что забросили меня сюда.
Падальщики. Не способные посмотреть в глаза. Чтобы хотя бы пристрелить.
Но разве врага пристерливают?
Неееет!
Ему ломают кости! Ему, блядь, крошат каждый позвонок. С наслаждением слыша, как они хрустят. Как превращаются в крошку. В такой же блядский песок, как под моими ногами.
Их держат за горло и смотрят, как лопают глаза.
Их тела разрывают с хрустом напополам. Впитывая аромат дымящегос мяса!
А падальщикм это хуже дерьма.
Выжидают.
А у меня глаза спекаются от палящего солнца.
Вперед. Вперед смотреть. На блядский песок. На океан блядского песка, который никогда, кажется, не закончится.
А я смотрю на них.
Вижу их чертовы клювы.
Кажется, они готовы дрожать и приплясывать от нетерпения вкусить свежено мяса.
А клювы у них не хера не детские. Такими череп проломить запросто.
Но нет.
Сила. Она изнутри идти должна. Тогда ты и со слабым клювом и на подкашивающихся ногах сможешь заклевать любого насмерть.
Эти бы смогли. Меня сейчас. Вот такого.
Смогли, но, сука, внутри у них этого нет.
Темнеет и ни хрена не становится легче.
Холод обволакивает. Окутывает. Сначала приносит облегчение. А после парализует все суставы.
И падальщики, стервятники эти блядские, подлетают ближе.
Ждут. Пока упаду. Свалюсь.
Отлетают от трупов по обе стороны моей дороги.
Темнеет. И смрад становится нестерпимым.
Откуда их столько? Гниющих здесь на этом разжаренном песке?
Чем дальше иду, тем их больше.
Будто аллея мертвых.
Вначале было несколько. С большими промежутками.
Но сейчас эти раздутые, расклеванные подлым вороньем тела валяются по обе стороны меня грудами!
— Ни хрена. Я не собираюсь здесь валяться вместе с вами, слабаками, — хриплю, чувствуя, как песок иглами пронзает горло, раздирая его в клочья.
– И тебя не собираюсь кормить, — хватаю за клюв наглую трусливую птицу.