Берендеев лес
Шрифт:
Мефодий, казалось, полностью поглощенный своими думами и ни что вниманья не обращающий, вдруг поднял взор от стола и тихо сказал:
– Ты бы, Микула, отпустил со Степаном Настену-то. Чего она у тебя затворницей днями в горнице сидит? Эдак и состарится в девках-то…
Лицо девицы полыхнуло румянцем, она исподлобья цепко глянула на Степана и опять потупилась.
– А и правду Святой отец глаголет, - отозвалась от печи старушка-мать. – Нехай девка проветрится.
–
– живо откликнулся Микула.
– Ты-то сама, Настена, пошто молчишь, словно воды в рот набрала?
– Я, как вы скажете, - тихо промолвила девица, - Я согласная.
Когда Настена вышла из своей горенки – в новом телогрее ярко-синего цвета, подпоясанном спереди алыми шнурами, в длинной синей юбке оксамитовой, с цветами, выбитыми серебряной нитью, и в таком же платке, накинутом на красивую головку, мужики разом ахнули. У Микулы, дотоле не видевшего сестренку в наряде таком, аж рот открылся от изумленья великого. Степан встал, красотою девушки пораженный.
И лишь древний Старец, лукаво глянув на Степана из-под косматых бровей, внешне никак не показал восхищенья…
За столом у Демьяна собралася родина и соседи. Стол ломился от яств, всей родовой собранных. Меды хмельные рекою лились. Демьян, враз посвежевший и помолодевший, сидел на лавке, обняв детей, и рассказывал, как Степан его выхаживал, как дни и ночи не отходил от него. Как на кабана ходил, едва жизни не лишившись в поединке со зверем свирепым. Лишь о встрече с шаманом Дударом промолчал Демьян, не желая вспоминать о кошмаре своем, в лапах людоедов пережитом.
Настена, сидевшая рядом со Степаном, даже вскрикнула ненароком, рот ладошкою прикрыв, когда Демьян сказывал о том, как Степан воротился из лесу в полушубке, кабаном располосованным, да ногу свинячью принес.
Ввечеру, когда уж до ворот Стерховых дошли, девица вдруг привстала на цыпочки и, неловко чмокнув Степана в щеку, бородою колючей заросшую, стремглав убежала в сени…
Степан долго еще стоял у ворот, небо, звездами алмазными усыпанное разглядывая. Что-то теплое, ласковое шевельнулось у него в груди, в жар бросив…
Шапку лохматую с головы смахнув, подставил он голову разгоряченную морозцу свежему и глаза зажмурил в предчувствии чего-то хорошего, неземного, Господом человеку даруемого лишь раз единый в жизни…
Глава 8
Рано утром, едва солнце лучистое брызнуло златом по верхушкам заснеженных сосен, распрощавшись с хлебосольными хозяевами,
Прижавшись к нему всем телом, и дрожа крупной дрожью, девица неловко ткнулась горячими губами ему в бороду, и едва слышно прошептала:
– Ждать тебя буду, сокол мой. Сколь бы времени не пришлось,… - и, взметнув широким подолом снежную порошу, убежала…
Степан шел, ног под собою не чуя от счастья. Предчувствие чего-то необычайного, чистого и светлого, грело его душу и окрыляло надеждою. Это было новое, не изведанное ранее состояние души, когда весь мир кажется близким тебе, открытым и добрым, и все – и дальний путь в леса дремучие, и только выглянувшее из-за дальних сосен солнышко, и крепкий морозец, щиплющий щеки и усыпающий бороду серебристыми блестками инея, вызывает радость и восторг.
Степан сам не заметил, как дошел до опушки леса и шагнул под сумрачные своды вековых сосен, задохнувшись от густого, терпкого хвойного духа, напитавшего воздух. До поляны заветной он дошел по заметям снежным уже к полудню.
Но на подходе к скиту чувство неосознанной тревоги змеей поползло за ворот полушубка. Укрываясь за стволами сосен, Степан подошел к скиту и сразу увидел сломанную опору навеса, вырванную дверь сруба, скособочившуюся на одной нижней петле, истоптанную множеством ног поляну. Загон для козлят был разгромлен, и от бедной скотинки остались лишь рога да копыта, да клочья шерсти, повисшие на изломанных жердях. Он вырвал из ножен саблю и, ступая мягко по скрипучему снегу, приблизился к скиту. На снегу у крыльца в изобилии алели яркие пятна крови и валялись ошметки медвежьей шкуры. К лесу от крыльца уходили следы волочения двух тел. По следам он счел, что было на поляне восемь человек, двое из которых погибли. У кромки леса нашел он заскорузлый человечий палец с грязным обломанным ногтем, отхваченный напрочь чем-то острым, и с удовлетворением подумал, что палец сей не мог принадлежать Никитке.
Степан заглянул в скит и с ужасом обнаружил полный разгром: лавки, полати, стол – все было разбито, переломано. Пол земляной был усыпан вытряхнутыми из мешочков сушеными ягодами малины, ежевики, шиповника, грибами, травами лечебными. Он шагнул с крыльца и услышал слабый стон, будто щенок встявкнул. Из-за сруба, шатаясь показался волк – весь избитый и ободранный. Глядя виноватым желтым глазом на Степана, он подошел и ткнулся мордой в колени, мотнув тяжелой головой в сторону леса.