Берендеево царство
Шрифт:
— Милку подои. Не дается она мне. Хозяйку не признает. Чем ты тут всех приворожила?
Даже как будто ласково сказала, со смешинкой, но и с намеком в то же время. Можно обидеться, можно и посмеяться. Ольге не хотелось ни того, ни другого. Она просто ответила:
— Привыкла. Я Милку с первотела дою, вот и вся моя ворожба.
— Уж так и вся?
— Стой, Милушка, постой. — Присаживаясь к корове, Ольга, насколько хватило спокойствия, проговорила: — А вашего Ивана я не привораживала.
В тишине шумно вздыхали коровы и звенели подойники под стремительными
— Ухожу я от вас.
— Да ты что?
— Не век же мне…
— Не говори, ничего не говори! — испуганно забормотала хозяйка. — Сам услышит, ой беды не оберешься…
Сразу после ужина Иван ушел, сказал, что к товарищу. Ольга поняла, что он будет ждать ее где-нибудь по дороге к дому. Поняла это и хозяйка — так она посмотрела сыну вослед, — а Ольгу спросила:
— Домой пойдешь?
Пока Ольга думала, что сказать, чтобы ее не задерживали, в разговор вступил Василий Ипатыч:
— Домой иди, Ольга. Иди. А то еще скажут, что ни днем ни ночью тебе отдыха нет. И так уж говорят. Иди с богом.
Она пошла и всю дорогу ждала, что вот сейчас откуда-нибудь из темного угла выйдет Иван и возьмет ее за руку. Возьмет и скажет одно только слово. Не обниматься же на виду у всей деревни. Да он и не посмеет.
Дошла до самого дома, и никто не встретился.
Удивленная и раздосадованная, распахнула калитку в свой двор — мачеха к ней навстречу:
— Оленька, пришел!
— О! Отважился?
— В огороде сидит. Звала в избу, не идет.
Иван сидел в тени на старой перевернутой колоде, прислонившись к стене сарая. Увидав Ольгу, встал. Русый чуб свалился на глаза. Он бросил фуражку на колоду.
— Что поздно?
Засмеялась, сама не понимая отчего, и хорошо, что темно: не видно, как она покраснела. Но тут же нахмурилась:
— Не знала, что меня ожидают, а то бы и совсем не пришла.
Вот тут Иван подошел и, как она и думала, взял ее руку.
— Выходи за меня замуж.
— Прямо сейчас?
— Не смейся.
— А мне и не до смеху, Ваня. Все против нас.
— Я упорный…
— И я не сговорчивая. И не пугливая. Сам знаешь.
— Ты только скажи свое согласие, а уж я не отступлюсь. Ты только скажи, любишь ли?
Вот они эти слова, ждала их, всем сердцем страдая, дождалась, Ах, милый мой, как нам теперь быть?
— Как нам быть? — спросила Ольга и покорно склонила голову к нему на грудь. И сейчас же услыхала, как сильно и часто застучало его сердце.
Иван обнял ее.
— А что, — с ликующим вызовом ответил он, — время нынче вольное. Мамане твоей в ножки поклонюсь.
— Бели б только ей…
— А дома разговор короткий. Уйду.
Ольга вспомнила то утро, когда она бежала на работу, и подумала, что на ее пути стоит только одно и не очень большое препятствие — его родители. Утро было чистое и свежее, как всегда бывает на исходе весны, когда уже опадает черемуховый цвет
И в такое утро Гриша сказал: «Вот с какой стороны подбирается враг». Враг? Вот эти руки, обнимающие ее, эти удары горячего сердца, этот голос, хрипловатый от волнения, и эти слова любви — все это враг? Да нет же! Если есть любовь, то может ли быть что-нибудь еще?
— Нет, — сказала она, — нет и нет!
— Почему? — спросил он, не разжимая рук.
Ольга не сразу сообразила, что она говорит вслух. Ей показалось, что Иван проник в ее мысли. Она в ужасе отпрянула от его груди.
— Ты что? — спросил он.
— Ничего, — ответила она задыхаясь, — поздно уже.
— Ну и что? Чего испугалась?
— Я ничего не испугалась, — заговорила Ольга торопливо. — А ты иди, Баня. Уходи…
И он покорился. А Ольга стояла и смотрела, как он пошел огородом, прямиком по грядкам, по картошке, перемахнул через плетень к речке и пропал в темноте.
Только теперь поняла, что она испугалась, подумав, будто Иван проник в ее мысли, а еще больше оттого, что у нее есть такие мысли, которые ей надо скрывать от него. Как же тогда любить, если не доверяться во всем, даже в мыслях? Она любит и боится доверить ему свои сомнения. Как же так? Ведь ей-то он не враг. И она ему тоже.
А Гриша говорит — враг… Ох, как все в жизни закручено!
Когда Ольга сказала хозяйке о своем уходе, она и не думала, что это произойдет так скоро. По правде говоря, уходить она и в самом деле собиралась, но потом раздумала: без работы на стороне не проживешь, а раз так, то не все ли равно, на кого батрачить? К Зиминым она привыкла, большой обиды от них не видела, а к мелким с детства приучена — на то она и батрачка. Хороший, расчетливый хозяин зря не обидит ни батрака, ни скотину.
И после той ночи, когда у нее с Иваном получился решительный разговор, он успокоился и даже повеселел, чем очень насторожил свою мать. Она все хотела понять, отчего это, начала приглядываться к сыну, а с Ольгой сделалась даже ласковее, чем всегда, но глаз с нее не спускала. Ну и дура, как будто можно за девкой уследить? А может быть, она догадывалась, что все это затишье временное, что любовь, если она есть, в сундук не запрешь, но никаких разговоров больше не заводила.
Прошумела весна в буйных травах, в зеленых прохладных уремах, в задумчивых березовых ростошах. Облетел сладкий черемуховый цвет, и, сменяя его, по берегам Тока брызнуло в зарослях шиповника алыми звездами. Лето началось беспокойное, шалое и богатое. Гулевое лето. Жара, от которой не было спасения, часто сменялась разудалыми грозами. Отрада от них и беда: где-то выгорело полдеревни, где-то молнией убило корову. Гулевое лето, но богатое: до петрова дня еще далеко, а трава — хоть сейчас коси, но по времени рано, не зацвела еще. И хлеба вытянулись почти я человеческий рост.