Беринг
Шрифт:
Георг Штеллер поселился в доме Феофана Прокоповича. Архиерей обошёлся с ним ласково. По-видимому, его прельстила широкая образованность Штеллера: образованные люди в те времена были редки. Феофан xopошo говорил по-немецки, но со Штеллером предпочитал изъясняться по-латыни, так как считал латынь, самым благородным и самым учёным из всех языков.
У Феофана была великолепная библиотека в тридцать тысяч томов на самых различных языках. Штеллер набросился на чтение. Жадный до знаний, он всё схватывал на лету.
Феофан интересовался естественными науками, физикой, географией. Он охотно беседовал
Не забывал Штеллер и своей любимой науки — ботаники. Каждым летом Феофан вместе со своим двором переезжал на дачу в Ораниенбаум. Штеллер уходил в поле, в лес, собирал травы, цветы, мхи. Beчером, он садился за стол и подробно описывал по-латыни все найденные растения. Таким образом составилась замечательная книга — первый научный труд о растительности северо-западной России. Впоследствии эта книга была издана, и Штеллер стал основателем русской ботаники.
Вначале он совсем не знал русского языка и поэтому ни с кем не общался, кроме Феофана. Но через год он уже свободно объяснялся по-русски и начал вступать в споры и ссоры с окружающими.
Летом 1736 года Феофан опасно заболел. Штеллер испугался. Если Феофан умрёт, он лишится своего единственного покровителя. Он стал просить Феофана, чтобы тот устроил его на какое-нибудь место.
Феофан дал ему рекомендательное письмо, и Штеллера приняли на службу в Академию наук со званием адъюнкта натуральной истории и отправили на Камчатку под начальство капитан-командора Витуса Беринга.
Осенью умер Феофан, а весной 1737 года Георг Штеллер выехал в Сибирь.
10. ШТЕЛЛЕР ЕДЕТ К БЕРИНГУ
В те времена от Петербурга до Охотского моря нельзя было проехать скорее чем за год. Штеллер этот путь преодолел за гораздо более долгий срок — за три с половиной года.
Самая длинная дорога в мире — через Сибирь — далась ему нелегко. Ехал он один, чин на нём был маленький, и лошадей он доставал с трудом. Шли дни, недели, месяцы, наступили июльские жары, потом дожди, посыпался осенний жёлтый лист, а Штеллер всё скакал и скакал.
Тянулись дремучие леса. Не раз Штеллера будил ночью близкий волчий вой. Лошади шарахались, потом неслись вперёд, дёргая ушами. Он перебирался через высокие горные хребты, переплывал на плотах реки, широкие, как море. Наступила зима, выпал снег. Штеллера пересадили из повозки в сани и повезли дальше. Стужа леденила кровь, вьюги наметали сугробы, реки превратились в огромные ледяные поля, а Штеллер по-прежнему видел качающуюся на козлах спину ямщика.
Люди встречались дo странности редко. Штеллер порой по неделям не видел ни одной деревушки. Эта необъятная страна была пустыней. Лишь порой он нагонял толпу, пешком бредущую по нескончаемой дороге.
— Гей, берегись!
Люди сторонились и оборачивались. Штеллер видел лица, изуродованные калёным железом, голое тощее тело,
Сосланных сопровождали конные казаки с длинными пиками.
— Милостыню, господин! Милостыню, Христа ради! — кричали каторжники, завидя повозку Штеллера.
Подъезжая к Томску ночью, в сорокаградусный мороз, Штеллер схватил воспаление лёгких. Он не болел никогда в жизни, это была его первая болезнь. Он был в беспамятстве, когда его вытащили из саней, и не приходил в себя в течение многих недель.
Уехать из Томска ему удалось только поздней весной. Опять потянулась бесконечная дорога, ещё более пустынная, чем прежде. Шли месяцы. Новое лето сменилось новой осенью, настала зима, а Штеллер всё скакал и скакал. В январе 1739 года он прибыл в Енисейск. В Енисейске Штеллер встретился с естествоиспытателем Миллером, тоже участником Беринговой экспедиции. Миллер приехал в Енисейск по поручению Беринга для закупки разных материалов, необходимых экспедиции. Он обрадовался Штеллеру, потому что мог поручить ему сопровождать обоз, отправляемый на Камчатку. Сам Миллер должен был ещё остаться в Енисейске.
С обозом Штеллер поехал ещё медленнее. Немало прошло времени, прежде чем он прибыл в Иркутск. Тут его ждала новая задержка. Иркутское начальство должно было ему выдать денег на дальнейшее путешествие. В казначействе ему заявили, что деньги ещё не присланы из Петербурга и что придётся подождать.
Пять месяцев просидел Штеллер вместе с обозом в Иркутске, не имея ни копейки на обед, питаясь хлебом и квасом. Наконец приехал сильно запоздавший Миллер и сразу понял, в чём дело. Он невзначай, здороваясь с главным казначеем, сунул ему за рукав двадцать рублей, и деньги Штеллеру были немедленно выданы. Миллер сам взялся сопровождать обоз дальше, и Штеллер ускакал вперёд один.
Наступила уже зима, когда он добрался до реки Лены. Лена замёрзла и превратилась в широчайшую снежную дорогу, тянущуюся на несколько тысяч вёрст. Всю зиму Штеллер мчался в санях по Лене и в мае 1740 года прибыл в Якутск. Здесь он не мог задержаться. Ему нужно было попасть в Охотск до осени.
В те времена между Якутском и Охотском существовали только лесные тропинки. Штеллер сел верхом на оленя и в сопровождении проводника-якута тронулся в путь.
Всё лето ехали они по дремучей тайге. Ночами спали по очереди — три часа якут, три часа Штеллер, — потому что боялись нападения медведей. За три месяца только один раз встретили людей, когда набрели на кочевье тунгусов. Утром 20 августа 1740 года с гор увидели море. А вечером въехали в Охотск.
В бухте стояли два только что построенных корабля. Их поспешно грузили. Они готовились к выходу в море.
Приехав, Штеллер явился к Берингу. Они не понравились друг другу сразу. Мало того, они сразу поссорились. Мы не знаем, в чём там было дело, нам известно только, что уже через несколько дней после приезда Штеллер отправил в сенат донесение, в котором писал: «Во всём принят не так, как по моему характеру принять надлежало, но яко простой солдат, и за подлого от него, Беринга, и от прочих признаван был, и ни к какому совету я им, Берингом, призыван был».