Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
13.08. 1953 г.
Вопрос тот же.
«Я вспомнил высказывание Берия Л. П., которое характеризует его, как авантюриста. В конце 1952 г., по возвращении из командировки, я в числе других работников был в кабинете у Берия Л.П. в Кремле. Во время обсуждения одного из вопросов стала обсуждаться одна кандидатура и в процессе обсуждения кто-то сказал, что этот человек работает не за страх, а за совесть. Берия Л. П. серьезно заметил, что „нет людей, работающих за совесть, все работают только за страх“. (А сам он за какой „страх“, интересно, работал? — Е. П.) Меня это высказывание Берия Л. П. так поразило,
И это все. «Обижаться на Серго за проявленную им слабость не следует», — пишет Андрей Сухомлинов. А где тут, собственно, слабость? Парень тверд как кремень. К этому времени ему, уж всяко, дали почитать газеты, может быть, даже материалы пленума. Сначала он думал, что произошел антикоммунистический переворот, потом вообще перестал что-либо понимать… Он молод, совершенно лишен цинизма, растерян и, тем не менее, так держится. Всего лишь раз дрогнул…
О том, что с ним было в тюрьме, Серго написал подробно в своей книге. Ничего особо страшного с ним там не делали, не сравнить с мемуарами «жертв сталинизма». Пару раз избили, как-то раз неделю не давали спать. Запугивали:
— Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго… — говорил военный прокурор Китаев. И другое: — У тебя ведь ребенок скоро должен родиться… А вообще-то можно сделать, что он и не родится…
Обещал, что, если Серго даст показания на отца, то его сразу же отпустят, восстановят на работе.
Серго еще не знал, кто его допрашивал. В своем интервью он сказал, что «это были три заместителя Генерального прокурора СССР. Первый заместитель — военный прокурор генерал-лейтенант Китаев, сволочь невероятная; заместитель Камочкин и заместитель Цареградский, порядочный человек и не сволочь, хотя и прокурор…»
Лишь позднее Серго узнал, что Цареградский был тем следователем, который «допрашивал» его отца, и совершенно не мог знать, что генерал-лейтенант Китаев в скором времени собственноручно расстреляет в подвале Лефортовской тюрьмы соратников Берия.
…А как-то раз к нему приехал Маленков. Это было невероятно — председатель Совмина! Должно быть, им очень уж нужны были показания Серго. Он тоже стал уговаривать его дать то, чего требует следствие. Сказал:
«Так нужно». Не уговорил.
Потом он приехал еще раз, спросил, не знает Серго о судьбе личных архивов Сталина и Берия. Этого он тоже не знал.
«Допросы, на которые меня вызывали ежедневно, стали носить какой-то странный характер. Следователь спрашивает, слышал ли я такую-то фамилию. Слышали? А в связи с чем? Хорошо. А такую? Не слышали? Хорошо. Бывал ли у вас дома такой-то? Бывал… Никакой системы здесь явно не было».
Должно быть, они искали и вылавливали близких к Берия людей по всем министерствам и ведомствам.
Но с родными Берия следствие явно зашло в тупик. Зимой, уже после «суда», Серго перевели в Лефортово. Как и в Бутырской тюрьме, здесь его держали не под собственным именем, а под номером, но ведь это была система МВД! Его поместили в большую камеру, шестиместную — одного, разрешили пользоваться
— Все нормально, жить будешь! С тебя номер сняли.
Однако их — Нину Теймуразовну и Серго — еще раз попробовали заставить заговорить.
«Во время одной из получасовых прогулок в тюремном дворе вместо обычной охраны появился взвод автоматчиков. Солдаты схватили меня за руки, поставили к стенке, ц командир зачитал текст, надо полагать, приговор. Я не помню его дословно, но содержание сводилось к следующему: преступника номер такой-то, который уводит следствие по ложному пути, расстрелять! Вдруг в тюремный двор кто-то вбегает, приказывает содатам опустить оружие, а меня отвести назад в камеру…
Это сегодня я так кратко рассказываю, но тогда показалось, что минула вечность… Мне потом сообщили, что я крикнул солдатам: «Знайте, негодяи, что и вас расстреляют по одному, чтобы свидетелей не оставить!»
Однако самое отвратительное в этой истории было то, что все происходящее со мной видела из тюремной камеры моя мать. Ее подвели к решетке и предупредили: «Сейчас мы расстреляем вашего сына! Но его судьба в ваших руках. Вот документы, которые нужно подписать! Подпишете — и мы гарантируем ему жизнь!»
Мама ответила: «Расстреливайте нас вместе! Вы все равно не сдержите свое слово, а мы умрем порядочными людьми». Но, увидев меня под прицелом автоматчиков, упала в обморок. На второй день — а мне тогда не было и тридцати! — я увидел в отражении воды, что поседел.
Вот почему солдаты так странно смотрели на меня! Их изумило мое мгновенное преображение»93.
После этой истории Серго рассекретили, смягчили режим, он смог даже работать в тюремной камере. Там он создал систему, которая позднее будет использоваться на подводных лодках.
«Допросы приняли характер бесед, — вспоминает Серго. — Заместитель генерального прокурора Цареградский сказал мне, что ведет следствие по делу моей матери, а позднее признался, что оформлял протокол допросов моего отца, которые якобы проводились.
В последнюю нашу встречу в тюрьме сказал:
— Сделайте что-нибудь хорошее, обязательно сделайте. Докажите, что все это…»
Следствие по их делу явно зашло в тупик. Никаких более-менее толковых обвинений предъявить жене и сыну Берия следователи так и не сумели. Надо было что-то с ними делать…
Конечно, простые люди могли и исчезнуть бесследно. Но они не были простыми людьми. Это были жена и сын Берия.
Прошло уже почти полтора года со дня их ареста. «Наверху» все успокоилось, вопрос о власти был решен, угар, в котором все совершалось в том роковом июне, начал проходить. Да и управление страной на поверку оказалось далеко не таким простым делом, как сначала думалось. Должно быть, не раз за эти полтора года члены Президиума ЦК, обладавшие теперь всей полнотой власти — но и всей полнотой ответственности! — вспоминали Берия, который был пусть и резким, и нетерпимым, но какая это была голова! Мстить его жене и сыну как-то уже никому не хотелось. Просто так отпустить их тоже было нельзя. Так что же делать?