Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
Итак, чем же занимался Берия в наркомате?
Первый удар был нанесен грамотно, в самое сердце спрута. Сталин не стал назначать нового наркома, оставляя в неприкосновенности всю систему, как это было с Ежовым. 22 августа 1938 года Берия был назначен первым заместителем наркома на место Фриновского. Таким образом, был сразу захвачен ключевой пост и ликвидирован самый опасный человек в системе. А того, не иначе как в порядке издевки, отправили в наркомат Военно-Морского Флота — вакансий в Совнаркоме после года его хозяйствования было предостаточно. Тот какое-то время «входил в должность», и, поняв, что бесполезно, в марте 1939 года попросил
Следующий шаг был не менее грамотным (интересно, кто придумывал методику — Сталин или Берия?). 29 сентября 1939 года Берия был назначен начальником Главного управления государственной безопасности, сделавшись, таким образом, практически независимым и от Ежова. Если бы он сразу начал стучать кулаком по столу, кричать о соблюдении законов и грозить арестами, ведомство попросту смело бы нового главу госбезопасности. Но он действовал постепенно, так что сначала казалось, что ничего не меняется…
Кстати, он не забыл просьбу своего старого подчиненного — его заместителем стал бывший заведующий промышленно-транспортным отделом ЦК КП(б) Грузии В. Н. Меркулов.
В октябре полным ходом начала работать комиссия Политбюро, которая должна была подготовить проект постановления ЦК, СНК и НКВД «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Председателем комиссии числился все еще Ежов, но чисто номинально — среди ее членов не было ни одного человека наркома. Членами комиссии были Л. П. Берия, прокурор СССР А. Я. Вышинский, председатель Верховного суда А. С. Рыч-ков и Г. М. Маленков, который курировал деятельность административных органов.
Пока работала комиссия, ведомству был нанесен еще один удар — решающий, после которого оно стало беззащитно. В начале ноября Политбюро приняло специальную резолюцию, в которой руководство НКВД было объявлено «политически неблагонадежным». Сразу после этого последовали аресты высших руководителей органов. Теперь можно было спокойно работать — приводить наркомат в порядок.
За то время, пока работала комиссия, последовала смена начальников отделов — большинство новых назначенцев были людьми Берия, которых он вывез из Грузии и которые работали-с ним еще в Грузинском ГПУ.
17 ноября было утверждено постановление, над которым работала комиссия. Органы НКВД и прокуратуры лишались права производить массовые аресты и выселения. Теперь все это могло происходить лишь по постановлению суда или с санкции прокурора. Судебные «тройки» ликвидировались, дела передавались на рассмотрение судов. Прокуратуре предстояло заняться проверкой обоснованности арестов — надо думать, она там немало накопала…
В постановлении говорилось: «Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической аген-турно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых „лимитов“ для производства массовых арестов». Кстати, это интереснейший вопрос — кто спускал на места пресловутые «разнарядки» на аресты? Судя по чисто канцелярскому подходу, то была выдумка Ежова: Фриновский бы до такого не додумался, а среди членов Политбюро подобных дураков все-таки не было. Конспиративную работу они знали не понаслышке и понимали, что равно распределенных по стране заговоров не бывает. Другое дело, что процесс так называемых репрессий был сложным, многоуровневым и многоплановым… и все же слабо верится, что Политбюро докатилось до такого идиотизма, тут нужно иметь душу столоначальника. А Ежов как раз таким и был.
«…Как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными…»
«В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, „царицей доказательств“. …Этот принцип совершенно неприемлем для советского права и судебной практики…»30 То есть, те кто пустил гулять эту «дезу», не смогли даже разобраться в достаточно простом тексте и понять, что «царица доказательств» — не признание, а пытка. Ну, а то, что Вышинский был против этой практики, естественно, было выпущено сознательно. Но продолжим читать постановление…
«Совершенно не выполняется требование о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока обвиняемый не признается в совершенных им преступлениях…» Вот вам и разгадка «мгновенных признаний» и «выдерживаний без допросов», которые встречаются в делах того времени.
Берия покушался и на Особое Совещание, но Политбюро не отдало свою любимую игрушку. А то, что он смог сделать — так это максимально уменьшить количество дел, проходящих через этот орган, — в несколько раз.
23 ноября Ежов был вызван на встречу со Сталиным. Встреча длилась четыре часа. О чем они там говорили — конечно же, неизвестно, но результатом беседы стало собственноручное заявление, в котором Ежов просил об отставке. По-видимому, для единообразия стихий, его назначили наркомом водного транспорта. При этом он все еще оставался членом ЦК — правда, ненадолго. На XVIII съезде Сталин подверг Ежова резкой критике, в основном за пьянку и плохую работу. Естественно, о необоснованных арестах слова не было сказано, чтобы, не дай Бог, не внести смуту — перед войной признание Сталина в том, что в возглавляемом им государстве возможны такие вещи, как массовые необоснованные репрессии, а тем более пытки, было совсем ни к чему.
Ежова арестовали в апреле 1939 года и в феврале 1940 года расстреляли вместе с большой группой его сотрудников, среди которых, кстати, был и Реденс. И едва ли это было потому, что Сталин таким образом избавлялся от неугодного родственника…
Затем началось реформирование наркомата.
Ежов еще занимался речными трамвайчиками, а в НКВД уже начались чистки31. За 1939 год из органов были уволены 7372 человека (22,9 % от общей численности). 66,5 % из них — за должностные преступления, контрреволюционную деятельность и по компрометирующим материалам. Руководящих кадров, как и следовало ожидать, чистка коснулась куда более сильно: из 6174 человек было убрано 3830 (62 %).
В 1939 году были приняты на работу 14506 человек (45,1 % всех оперативных сотрудников). При этом подавляющее большинство из них никогда не работало в органах. Большая часть пришла в НКВД по партийному и комсомольскому набору (11 062), 347 — из РККА, 602 — приняты по заявлениям. Какое-то отношение к органам имели лишь те, что были переведены из отделов вне УГБ (1332), выдвинуты из канцелярских и технических сотрудников (1129) и всего 34 — из чекистского запаса.
В центральный аппарат НКВД пришли на работу 3460 человек, из них 3242 — из партийных и комсомольских органов. На ключевые посты Берия поставил своих людей, которые работали с ним еще в ГПУ Грузии.