Берлинская ночь (сборник)

Керр Филипп

Я выбросил сигарету подальше от сгоревшего дома – не стоило искушать судьбу.

– Я слышал что-то вроде того, что это был поджог, – сказал я. – Это правда, Вильгельм?

– А вы постойте тут немного, подышите.

Я сделал глубокий вдох и покачал головой.

– Улавливаете запах бензина?

– Нет, не чувствую. А кроме того, в Берлине повсюду пахнет бензином.

– Наверное, я здесь слишком долго стою, и мне этот запах уже мерещится. Но тем не менее в саду обнаружена канистра из-под бензина, так что поджог действительно был.

– Послушай, Вильгельм, ты не возражаешь, если я быстренько все

осмотрю? Тогда мне не придется возиться с бланками. Все равно, так или иначе, полиция позволит мне изучить место пожара.

– Пожалуйста, господин Гюнтер. – Он открыл ворота. – Только там и смотреть-то не на что. Они отсюда все уже вынесли. Сомневаюсь, чтобы здесь осталось что-нибудь, что могло бы вас заинтересовать. Не понимаю, зачем меня здесь держат.

– Я думаю, на тот случай, если убийца вздумает вернуться на место преступления. – Я решил заинтриговать эту надежду Крипо.

– О Боже, неужели вы думаете, что он может сюда прийти? – выдохнул он.

Я поджал губы.

– Кто знает? – Я как бы задавался вопросом, хотя сам никогда о таком не слыхал. – Так я пойду, взгляну на всякий случай, и спасибо за помощь.

– Не стоит благодарности.

Он был прав – смотреть было не на что. Поджигатель поработал хорошо. Я искал входную дверь, а натыкался на обгоревшие брусья – даже не знал, куда ногу поставить. Однако через окно была видна комната, где пол оставался в относительной сохранности. Надеясь – мало ли что бывает! – отыскать сейф, я пролез через окно в эту комнату.

Откровенно говоря, строгой необходимости в моем визите на Фердинандштрассе не было, но все-таки хотелось более ясно представить себе общую картину места происшествия. Мне это очень помогает – моя голова устроена, как книжка с комиксами. И я не слишком разочаровался, когда обнаружил, что полиция увезла отсюда сейф, оставив зияющую дыру в стене. И тут Ильман меня опередил, отметил я про себя.

Вернувшись к воротам, я увидел, что Вильгельм пытается успокоить пожилую женщину, лет шестидесяти, с заплаканным лицом.

– Это прислуга, – объяснил он. – Она только что появилась здесь: очевидно, была в отпуске и ничего не слышала о пожаре. Для нее это большое потрясение.

Полицейский спросил, где она живет.

– На Нойенбургерштрассе. – Она все еще всхлипывала. – Мне уже лучше, спасибо, молодой человек. – Она достала из кармана пальто маленький кружевной платочек – в ее больших крестьянских руках он выглядел так же нелепо, как салфетка в кулаке боксера Макса Шмеллинга. Но она не собиралась вытирать глаза, а вместо этого высморкалась – нос ее определенно напоминал маринованный грецкий орех, – и с такой силой, что я решил, что сейчас у меня с головы слетит шляпа. После этого уголком платка она вытерла свое широкое лицо. Смекнув, что у нее я сумею что-то разузнать о семье Пфарров, я предложил этой клуше подбросить ее домой на машине.

– Мне как раз по пути, – предложил я свои услуги.

– Мне не хотелось бы обременять вас.

– А вы меня совсем не обремените. – Я почти настаивал.

– Ну, если это так, то буду вам очень благодарна. Знаете, для меня это такой удар! – Она подняла коробку, лежавшую у ее ног Натертые до блеска черные туфли смотрелись на ее толстых ногах как наперсток на пальцах мясника. Звали ее фрау Шмидт.

– Вы очень добры, господин Гюнтер, – сказал Вильгельм.

– Ты

преувеличиваешь, – ответил я, и это было действительно так, поскольку я взялся подвезти фрау Шмидт исключительно ради того, чтобы выудить из нее как можно больше сведений о пропавших хозяевах.

– Разрешите вам помочь. – Я подхватил коробку. Это была коробка от Штехбарта, официального поставщика форменной одежды рейха, и я сразу сообразил, что в ней, очевидно, форма для Пфарра. Я попрощался с Вильгельмом и направился к машине.

– Нойенбургерштрассе, – повторил я, когда машина тронулась. – Это недалеко от Линденштрассе? – Фрау Шмидт подтвердила мое предположение, объяснила, как лучше проехать, какое-то время помолчала и неожиданно заплакала снова.

– Какая ужасная трагедия! – всхлипывала она.

– Даже трудно себе вообразить.

Интересно, что Вильгельм успел рассказать ей? Чем меньше, тем лучше, подумал я. Если она очень сильно расстроилась, я не сумею ее толком расспросить.

– Вы полицейский?

– Я расследую дело о пожаре, – уклончиво ответил я.

– Вы, должно быть, очень заняты, а вам приходится из-за меня, старухи, ехать через весь Берлин. Может быть, там, за мостом, я выйду и дальше доберусь сама? Мне уже лучше, в самом деле.

– Не беспокойтесь. Кроме того, я хотел бы кое-что уточнить в связи с семьей Пфарров. Если, конечно, вы сейчас можете об этом говорить. – Мы переехали мост через канал Ландвер, а затем миновали площадь Бель-Альянс, в центре которой возвышалась гигантская Колонна мира. – Понимаете, по этому делу проводится следствие, и вы мне очень поможете, если расскажете о своих бывших хозяевах.

– Ну что ж, если вы считаете, что я могу содействовать следствию, расскажу, что знаю.

На Нойенбургерштрассе я припарковал свою машину и вслед за фрау Шмидт поднялся на третий этаж многоэтажного жилого дома.

Жилище фрау Шмидт не отличалось от других квартир людей ее поколения: мебель была прочной и внушительной – берлинцы не скупятся, когда покупают столы и стулья, – а в гостиной стояла большая печь, облицованная фарфоровой плиткой. Над темно-красным буфетом в стиле Бидермейер висела тусклая копия с гравюры Дюрера, столь же привычная в домах берлинцев, как аквариум в приемной врача. На буфете стояло несколько фотографий (среди которых конечно же была и фотография нашего обожаемого фюрера), а к большой бронзовой раме была прикреплена маленькая свастика, вышитая на шелке. Тут был и поднос с напитками, так что я взял бутылку шнапса и налил маленькую рюмочку.

– Выпейте это, и вам станет лучше, – сказал я, протягивая ей рюмку и раздумывая, как она отнесется к тому, что я налью немного шнапса и себе тоже. Но мне оставалось только завидовать, пока фрау Шмидт опустошала эту рюмку. Она вытерла свои толстые губы и села на обтянутый парчой стул у окна.

– Ну, как вы себя чувствуете? Вы могли бы ответить на несколько вопросов?

– Что бы вы хотели узнать?

– Ну, для начала, давно ли вы знакомы с господином и госпожой Пфарр?

– Гм, дайте-ка подумать. – В ней появилась какая-то неуверенность, и когда она заговорила, звук ее голоса напоминал скрежетание старого ржавого ведра, поднимающегося из колодца. Ее рот, со слегка выступающими вперед верхними зубами, напоминал рот Бориса Карлова. – Наверное, уже год.