Берлинская ночь (сборник)
Шрифт:
Нойман приподнял брови.
– Какие сведения?
Я глубоко затянулся и не спешил выпускать дым.
– Имя одного взломщика. Первоклассного профессионального потрошителя сейфов, который, возможно, поработал примерно неделю назад – взял кое-какие побрякушки.
Он поджал губы.
– Ни о чем таком не слышал, господин Гюнтер.
– Ну, если услышишь, обязательно сообщи мне.
– С другой стороны, – сказал он, понижая голос, – я могу сообщить вам такое, что в Гестапо вас обнимут и расцелуют.
– И что же?
– Я знаю, где скрывается еврейская «подводная
Он самодовольно ухмыльнулся.
– Нойман, ты же знаешь, меня эта ерунда не интересует. – Однако тут я вспомнил о фрау Хайне, моей клиентке и ее сыне. – Подожди, как зовут этого еврея?
Нойман назвал мне имя и расплылся в улыбке. Зрелище, надо сказать, получилось отвратительное. Примитивное существо, не сложнее известковой губки. С ним надо действовать прямо и грубо.
– Если я услышу, что эту «подводную лодку» выловили, я не буду ломать голову над тем, кто ее заложил. Я тебе обещаю, Нойман, что приду и сам расковыряю твои мутные глазницы.
– Что это на вас нашло? – заскулил он. – С каких это пор вы стали еврейским ангелом-хранителем?
– Его мать – моя клиентка. И прежде чем забыть навсегда, что слышал о нем от кого-то, ты выложишь мне все, что знаешь. Где он прячется?
– Хорошо, хорошо. Но вы поможете мне деньгами, правда?
Я вытащил свой бумажник, протянул ему двадцать марок и записал адрес, который Нойман мне продиктовал.
– Даже навозный жук испытывал бы к тебе отвращение, – резюмировал я нашу сделку. – Ну, так что же ты скажешь о взломщике сейфов?
Он посмотрел на меня с раздражением.
– Послушайте, я же сказал, что ничего не знаю.
– Лжешь.
– Честное слово, господин Гюнтер, не знаю я ничего. Если бы знал, я бы вам все рассказал. Мне же нужны деньги, правда?
Он с трудом проглотил слюну и вытер пот со лба, причем его платок, если исходить из позиций гигиены и санитарии, представлял безусловную опасность для здоровья граждан. Избегая смотреть мне в глаза, он раздавил сигарету в пепельнице, несмотря на то что докурил ее только до половины.
– Твое поведение как раз говорит о том, что тебе что-то известно, но ты это скрываешь. Мне кажется, тебя запугивают.
– Нет. – Интонация была на редкость невыразительной.
– Ты когда-нибудь слышал об отделе, который занимается гомосексуалистами?
Он молчал.
– Когда-то мы были коллегами, если можно так выразиться, и если я вдруг узнаю, что ты от меня что-то скрываешь, я шепну этим ребятам словечко. Скажу им, что ты вонючий гомик и что по тебе плачет сто семьдесят пятая статья.
Он посмотрел на меня с удивлением и возмущением одновременно.
– Неужели я похож на голубого? Нет, я не гомик, и вы это знаете.
– Я-то знаю, но они этого не знают. И как ты думаешь, кому они скорее поверят?
– Вы этого не сделаете. – Он сжал мою кисть.
– Насколько мне известно, левшам в концлагерях приходится туго.
Нойман мрачно уставился в свою чашку с кофе.
– Вы гнусный ублюдок, – выдохнул он. – Вы обещали пару сотенных и еще сверх того.
– Сотню плачу сейчас и две потом, если все подтвердится.
Он заерзал на стуле.
– Вы
Картелями назывались Союзы бывших заключенных, чья цель, если говорить официально, заключалась в оказании помощи, правовой в том числе, в процессе их возвращения в общество. Эти Союзы были своего рода клубами, в их уставах занятия спортом и вечеринки были зафиксированы как основные формы общественной деятельности. Бывало, что Союзы устраивали роскошные обеды – все они обладали серьезными финансовыми средствами, – на которые в качестве почетных гостей приглашались видные адвокаты и полицейские чиновники. При всем том за респектабельными фасадами скрывалась организованная преступность в самом что ни на есть натуральном обличье.
– О каком Союзе ты говоришь?
– О «Германской мощи».
– Ну, эти никогда не узнают, кто их выдал. Кроме того, такой силы, как раньше, у них сейчас нет. В наши дни процветает только один картель – партия национал-социалистов.
– Гомиков и наркоманов немного поприжали, – сказал он. – Это так, но клановые картели по-прежнему контролируют игорный бизнес, валютные дела, черный рынок, изготовление паспортов, мошенничество со ссудами и перепродажу краденого. – Он снова взял сигарету. – Поверьте мне, господин Гюнтер, они по-прежнему в силе. Не дай вам Бог перейти им дорожку.
Он наклонился ко мне и понизил голос:
– До меня даже дошел слушок, что они замочили одного старого юнкера [24] , который работал на самого Премьер-министра. Как вам это понравится? Полицейские даже не подозревают, что его прикончили.
Я порылся в памяти и вспомнил имя, которое я выписал из адресной книги Герта Ешоннека.
– А имя этого юнкера случайно не фон Грайс?
– Не слышал, чтобы кто-то называл его по имени. Все, что я знаю, это то, что он мертв и что полиция ищет труп.
24
Дворянина-помещика.
Нойман небрежно стряхнул пепел в пепельницу.
– А теперь расскажи мне о взломщике сейфов.
– Ну что ж, какие-то слухи до меня доходили. Примерно месяц назад один парень – его зовут Курт Мучман – закончил свой срок в тюрьме Тегель. Похоже, что этот самый Курт – большой мастер по всем делам. Он может раздвинуть ноги монашке, которую трупное окоченение уже скрутило. Но легавые об этом его таланте ничего не знают. В тюрьму он загремел за то, что угнал машину. Как видите, к его «основной профессии» это не имеет никакого отношения. Между тем Курт состоит в «Германской мощи», и когда он вышел из тюрьмы, люди из картеля сразу же его разыскали. А вскоре поручили провернуть одно дельце по его специальности. Не знаю, в чем оно заключалось. Но здесь есть интересная деталь, господин Гюнтер. Шеф «Германской мощи», Красный Дитер, получил задание прикончить Мучмана, однако не может его найти. Все считают, что Мучман перехитрил Красного Дитера.