Берлинский фокус

Уэлш Луиза

– Это он тебе сказал? – Он недоверчиво посмотрел на меня. – И ты купился? – Он снова засмеялся и покачал головой. – Хотя почему нет? – Монтгомери заговорил серьезно, словно учитель, объясняющий новую тему. – В тот вечер я как раз заплатил ему за конверт кучу денег. Кучу денег, – повторил он. – Я просто хотел пойти домой и сделать с ним то же, что сделал со своим, как только услышал о смерти Билла. Сжечь и покончить со всей историей. Тридцать лет она не давала мне жить, не было ни одного дня, ни одного часа, когда бы я не думал об этом. Билл хотел меня помучить. Если бы

он убил меня, я бы понял, она же его мать. Но он издевался. Вечеринка, сборище копов, стриптизерши – и посреди всего балагана я со жгущим карман свидетельством преступления, которое поломало всю мою жизнь и все еще могло меня уничтожить. Потом… – Наглость Билла развеселила Монтгомери. – Потом он снова его выкрал.

– И ты его убил.

– Нет. – Монтгомери смеялся от души. – Нет, я не убивал его. Он сам вскрыл себе вены на моих глазах. Даже не верится. Кровь повсюду, как в эротических снах патологоанатома.

– Почему же ты не вызвал полицию? «Скорую»?

Монтгомери перестал смеяться.

– Сам подумай. Какая буча могла подняться. Я перевернул кабинет вверх дном. – Монтгомери покачал головой, словно до сих пор не верил. – Он придумал отличную месть. Только к утру я сообразил, что произошло. И понял, что должен найти тебя. – Он улыбнулся. – Пришлось повозиться, но ты все равно попался.

– Ты так думаешь?

– Слушай. – Монтгомери заговорил серьезно. – Прошло много лет. Я уже другой человек. У меня другая жизнь. Ты же можешь меня понять. Все совершают ошибки. – Он достал из кармана пачку денег. – Я могу заплатить, назови цену.

– Очищение.

– Что?

Я показал на двух манекенов на балконе:

– Там наверху.

Монтгомери покачал головой:

– Уилсон, я тридцать пять лет имею дело с подонками.

– Джеймс, – раздался шепот с балкона.

Монтгомери подпрыгнул. Рядом с манекенами появилась третья фигура. Она вышла на свет. Бледная как смерть, гагатовые глаза, бескровные, почти невидимые губы. Пепельно-золотистые волосы отливали белым, просторное платье из хлопка походило на саван.

– Глория? – в ужасе прохрипел Монтгомери.

Шейла Монтгомери подняла голову и посмотрела на нас как живое воплощение мести:

– Какая Глория? Ты убил Глорию и вместе с Биллом утопил ее бедное тело в озере.

– Нет! – Монтгомери отступил на край сцены, глядя вверх на жену, словно побитый жизнью Ромео. – Я не убивал ее. Это Билл. Он знал, что она крутит на стороне, и потерял голову. Она упала с лестницы. Никто не хотел этого, так получилось. Я оказался не в то время не в том месте, он заставил меня ему помочь. – Его голос дрогнул. – Он заставил меня.

– А Билл-младший? Он тоже встал на твоем пути?

– Клянусь, я не имею к этому отношения. Я только помог избавиться от тела Глории, за что всю жизнь и расплачиваюсь.

На сцене раздались тяжелые шаги. Монтгомери посмотрел на меня, потом на кулисы, откуда появился высокий человек. Я весь вечер гадал, придет ли он.

– Не похоже. – Блант, как всегда, выглядел помятым, но говорил уверенно и трезво. – Ты всю жизнь избегал расплаты. Но время пришло.

Монтгомери тупо

уставился на Бланта, потом заметил за его спиной полицейских в форме и все понял. Он отступил назад.

– Тебе не уйти, Монти, никуда не денешься, – сказал я.

Джеймс Монтгомери сделал еще один шаг. Шейла ахнула, я попытался схватить его, наши пальцы соприкоснулись, и он рухнул со сцены вниз.

Я упал на колени, по лестнице застучали тяжелые полицейские ботинки. Ожили рации, и кто-то на ходу вызывал «скорую», диктуя адрес.

Снизу раздался голос Бланта:

– Выживет.

Наверху рыдала Шейла Монтгомери, а в оркестровой яме Блант бубнил полицейскую литанию:

– Джеймс Монтгомери, вы арестованы по подозрению в убийстве. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас…

Я растянулся на сцене, положил руки под голову и закрыл глаза.

Красные губы Сильви прошептали что-то вроде «Я люблю тебя», или «Не делай этого», или «Давай быстрее». Мое сознание сдвинулось, и я вдруг увидел нас со стороны. Дрожащую, но решительную Сильви с сияющей белой кожей, будто она впитывает весь свет в зале, и себя в дурацком костюме с пистолетом в вытянутой правой руке. Дикс и незнакомец смотрят из темноты и гадают, удастся ли мне провернуть трюк, и где-то далеко-далеко отсюда я думаю о том же. Я точно знаю, что зарядил воск, но мне кажется, я что-то упустил. Я опускаю руку и делаю шаг к Сильви. Страх на ее лице сменяется неподдельным ужасом.

– Ну же, милый, – с напряженным спокойствием говорит она. – Покажи им Вильгельма Телля.

И я понимаю, что жребий брошен. Меня соблазнили деньгами и амбициями, но мой отказ сейчас грозит не просто унижением.

Я вернулся из ниоткуда в себя, сделал глубокий вдох, поднял руку, медленно прицелился, нажал на курок и выстрелил.

Стекло разлетелось вдребезги, пуля попала в мишень, в эпицентр взрыва крови и грохота.

Я упал на пол, в лужу теплой мочи, обхватив голову руками, и тысячи стеклянных осколков падали дождем на меня и катились по полу, как небрежно рассыпанные бриллианты.

Я лежал целую вечность, в моей голове снова и снова раздавался взрыв. Наконец Дикс тронул меня за плечо.

– Вот, – мягко сказал он. – Глотай, станет легче.

Он открыл мне рот и сунул под язык таблетку. Я подчинился и скрючился на полу, отдавшись темноте. Он не соврал, забвение лучше осознания того, что я натворил.

Придя в себя, я почувствовал резкий запах хлорки. Больничные постели, наверное, никогда не станут мягче, подумал я. С трудом открыв глаза, я увидел голубей на стеклянной крыше склада. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смог поднять голову, но на ноги я встал не скоро. Склад опустел. Ни намека на то, что случилось. Шатаясь, как три дня не просыхавший пьяница, я подошел к месту, где упала Сильви. Кто-то хорошо потрудился, от моего преступления не осталось и следа. Я сунул руку в карман, но вместо пистолета нащупал пухлую бумажную пачку. Я вытащил ее и увидел огромную стопку евро.