Берни по прозвищу Фауст

Тенн Уильям

Я сел напротив и изучал его. Он сгорбился над тарелкой и торопливо отправлял в рот ложку за ложкой — живой пример негодяя, у которого с утра маковой росинки во рту не было.

Такой тип должен валяться пьяный в дверях, пытаясь защитить себя от полицейской дубинки. И место ему в кабаке, а не в приличной гостинице, и не подобает ему продавать мне двадцать долларов за пять и есть, как порядочному, грибной суп.

Но так и должно быть. Для телепередачи, которую они затеяли, это чертовски подходящий актер,

лучшего ни за какие деньги не найдешь, только зря доллары выбросишь. Парень так здорово играет попрошайку, что люди смеются ему в лицо, когда он пытается навязать им прибыльное дельце.

— Может быть, купите что-нибудь еще? — спросил я его.

Он не донес ложку до рта и подозрительно посмотрел на меня.

— Например?

— Ну, не знаю. Может быть, приобретете десять долларов за пятьдесят? Или двадцать за сто?

Он задумался, этот парень. Потом снова набросился на суп.

— Это не дело! — презрительно бросил он. — Разве это дело?

— Уж вы меня, пожалуйста, простите! Я только так спросил, на всякий случай. Я вовсе не хочу на вас заработать, — я закурил сигарету и замолчал.

Мой собеседник покончил с едой и, оторвав свою грязную физиономию от тарелки, вытер губы бумажной салфеткой.

— Хотите купить что-нибудь еще? Пока я здесь и располагаю временем, если у вас имеются какие-нибудь интересные предложения, мы можем тотчас, как говорится, не отходя от кассы, все оформить.

Он скомкал бумажную салфетку и бросил ее в тарелку. Салфетка намокла: он выловил только грибы, а суп оставил.

— Мост через пролив Золотые Ворота, — внезапно предложил он.

Я выронил сигарету:

— Что?

— Мост через пролив Золотые Ворота. В Сан-Франциско. Я плачу за него… — он задумчиво уставился в потолок. — Скажем, сто двадцать пять долларов. Сто двадцать пять долларов. Деньги на бочку.

— А почему именно этот мост? — как идиот, переспросил я.

— Потому что он мне нужен. Вы спросили меня, что я хочу купить еще, — я отвечаю: «Мост через пролив Золотые Ворота».

— А почему бы не мост Джорджа Вашингтона? Он здесь, в Нью-Йорке, на реке Гудзон. Зачем покупать мост на Западе?

Он усмехнулся, словно отдавая дань моей хитрости.

— Нет, — сказал он, дергая левым плечом. — Я знаю, что хочу. Мост через пролив Золотые Ворота в Сан-Франциско. Хотите продавайте, хотите нет.

— Я согласен. Пусть будет по-вашему — уступаю. Но учтите, я могу вам продать только свою часть моста — только то, что принадлежит мне.

Он кивнул.

— Мне нужна расписка. Напишите.

Я написал расписку. Все снова-здорово. Аптекарь заверил расписку, сунул печать в ящик и отвернулся. Эксар отсчитал шесть двадцаток и одну пятерку из здоровенной пачки банкнотов, которые хрустели, как накрахмаленные. Сунув пачку в карман брюк; он вновь направился к выходу.

— Может

быть, еще кофе? — спросил я его. — Или хотите супу?

Он озадаченно поглядел на меня и даже вроде бы передернулся.

— С какой стати? Вы что-нибудь еще хотите продать?

Я пожал плечами.

— А вы покупаете? Скажите, что именно, и мы обстряпаем это дельце.

Время шло, но я не жалел. Я сделал сто сорок долларов за пятнадцать минут. Точнее, немного меньше — ведь я уплатил аптекарю и еще за кофе и суп. Впрочем, это необходимые издержки, так положено. Я не жалел.

Может, теперь подождать, что у них дальше по сценарию. Они спросят, что я держал в уме, продавая Эксару все это. Я объясню, и на меня посыпятся призы: и холодильники, и ювелирные изделия лучшей фирмы, и…

Пока я витал в облаках, Эксар сказал что-то. Что-то совсем непонятное. Я попросил повторить.

— Пролив Эресунн, — повторил он. — Между Данией и Швецией. Я плачу за него триста восемьдесят долларов.

Я ничего не слыхал о таком проливе. Я поджал губы и на секунду задумался. Кругленькая сумма — триста восемьдесят долларов. За какой-то идиотский пролив. Я попытался схитрить.

— Четыре сотни — и по рукам.

Он сильно закашлялся и в этот момент выглядел совсем больным.

— В чем дело? — выдавил он из себя между приступами кашля. — Разве триста восемьдесят долларов — плохая цена? Это маленький пролив, один из самых маленьких. Всего-то две с половиной мили. А знаете его максимальную глубину?

— Уж никак не мельче других, — с умным видом сказал я.

— Двенадцать футов, — закричал Эксар. — Всего двенадцать футов! Где вы получите больше за такой пролив?

— Спокойней, — сказал я, похлопывая его по грязному плечу. — Давайте ни вашим, ни нашим. Вы говорите — триста восемьдесят, я прошу четыре сотни. Как насчет трехсот девяноста?

На самом деле мне было все равно: десять долларов больше или меньше. Но мне было интересно, что будет дальше.

Он успокоился.

— Триста девяносто долларов за пролив Эресунн, — пробормотал он, боясь, что я натягиваю ему нос. — Но мне нужно только море; я не прошу в придачу чего-нибудь еще.

— Вот что я вам скажу, — я поднял руки. — Дайте мне триста девяносто, и я отдаю вам побережье бесплатно. Идет?

Он задумался. Он засопел. Он вытер нос рукой.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Идет. Пролив Эресунн за триста девяносто долларов.

Бац! Шлепнулась печать аптекаря. Дело пошло на лад. Эксар дал мне шесть пятидесятидолларовых купюр, четыре двадцатки и десятку — все из той же пачки новеньких банкнот, которую он держал в кармане брюк.

Я подумал о пятидесятидолларовых банкнотах, которые остались в пачке, и почувствовал, что у меня текут слюнки.

— О'кей, — сказал я. — Что дальше?