Берова тропа
Шрифт:
— Будет тебе ушанчик, будут и бусы, — пообещал Ольг, протягивая руку и трогая мягкие светлые прядки волос, выбившиеся из-под платочка. — Запомни, милая: в этом доме ты — теперь княжна. Никто тебя обидеть не посмеет. А если обидит — мне сразу говори. Я разберусь. Поняла? А теперь беги, тятька щас встанет… может быть… и в кроватку пойдет.
Девочка кивнула головой, а потом прикоснулась крошечными пальчиками к его руке, улыбнулась и убежала.
Ольг тяжело вздохнул. Вставать не хотелось.
— Мальчишки-то тоже к дому
— Дозволяю. И ушана найди, а? Где я его возьму?
— Поймаем, княже.
А ключница почему-то всхлипнула и отвернулась.
Ну да, давайте тут сырость разведем. Подумаешь, ребенок! Ольг совершенно ничего не имел против детей. Были те двое мальчишек его — ничуть бы не расстроился. У многих по молодости вырастают такие вот… сорняки. Кто-то забирает их себе, кто-то выкидывает из памяти. Ольг привык в сложных ситуациях, где выбор был непрост, примерять на себя: а как бы поступил Баяр? Тут и сомнений не было — Великий хан свою кровь бы не оставил никогда. Он и чужих-то готов был взять под свое крыло!
— Дядько Ермол, а что, мальчишек матери заберут? Сдается мне, они и не матери им вовсе… Это… если откажутся, оставляй при тереме, вырастим. Не на улицу же их выкидывать. Нянек да кормилиц найдем уж, да и от куска хлеба не обеднеем, много ли детям надо?
— Жениться тебе пора, княжич, — крякнул в ответ тиун. — Ишь чо, деток захотел! Пусть жена и нарожает, своих, желанных, любимых.
Ольг скривился весь. Ну уж нет, только жены ему и не хватало. Хватит с него бабского племени, теперь долго еще вздрагивать, вспоминая Марику, будет.
— Полно языком трепать, старый. Подняться мне помоги. Да вели еды мне в горницу принести, в постель. И лекарю комнату пусть приготовят, поживет у меня пока. Мало ли.
— А Никитка сказал, что тебя бер подрал? Верно ли?
— Ну, подрал. Не до смерти же. Побратались мы. Правда, я младшим буду.
Тиун хохотнул, помогая Ольгу подняться с пола. Взвалил его руку на свое плечо, потянул вверх по лестнице. Княжич не возражал. Дядько Ермол был еще крепок, как тот дуб, полон сил. И в самом деле, был бы у Ольга сын, лучшего воспитателя и найти нельзя. Тьфу, пропасть! Ну пусть Варьку пока воспитывает. Лишним не будет. Вон степнячки и из лука стреляют, и мечом машут, и на коне скачут, а морки чем хуже?
— Ермол, ты за Варькой присматривать будешь. Учи всему, чему бы внуков учил.
— А тебе точно бер мозги не повредил? — ласково попенял тиун. — Где это видано — девку учить?
— Не хочешь? Ну так я попрошу Лисяну Матвеевну уступить мне кого-то из своего десятка.
— Как будто кто-то согласится!
— Так у нее женский десяток, — ухмыльнулся Ольг. — Все кохтэ. Увидишь, они тебя, старого, перестреляют и перескачут.
—
На том и порешили. Ольг вызвал Никитку да велел ему в Лисгород мчатся. пусть Вольскому все доложит, чтобы старик не волновался за своего воспитанника и друга, да заодно с Лисяной Матвеевной переговорит. И еще Велеславе пару ласковых передаст, а то вздумала сначала от Ольга ребенка утаить, а потом девчонку в чужом доме бросить. Пусть порадуется, что княжич сам лично до нее не добрался, а то бы мало ей не показалось.
Глава 9. Недомогание
Ольг был умным мужчиной — когда заставлял себя силой остановиться, конечно. В иное время он как тот взбесившийся конь мчался, дороги не разбирая, сквозь кусты и леса, обдирая бока и хлопьями пену роняя. Знал за собой такую беду, ругал себя нещадно, а все равно приходил новый день — и коня несло. Молод ещё, зелен. Может, и взаправду ему рано князем становиться?
Мудреет Бурый, похоже. Несколько лун назад ему подобная дикость и в голову бы не пришла. Конечно же, лучше него нет никого, он самый сильный и прозорливый. А теперь смотрит Ольг на себя и понимает: баран, как есть баран. И дел бараньих наворотил, которые срочно надо исправлять.
Вот Марика, к примеру. Ведьма, конечно, тут уж ничего не изменить, да и нужно ли? Но как можно было не заметить ее возраста?
Старухи ведь пахнут иначе, и кожа у них совсем другая, и упругие девичьи перси невозможно перепутать с иссохшей старушечьей грудью. А перепутал, и это значит — колдовство, конечно. Вот только в какой момент оно вершилось? Где она настоящая — ночью ли в его руках, или днём, ворчащая, морщинистая и седая?
Не утерпел, вызвал к себе ключницу, спросил прямо:
— Вот тебе, Марфа, лет сколько?
— Седьмой десяток уж пошел, Андриевич. А чего вдруг заволновался?
— Тебе мужики нравятся?
Старуха вытаращила глаза и мелко затрясла головой. Ольг невольно заметил, что у нее уж нет половины зубов, и волосы пушистые и тонкие, и глаза тусклые.
— Да говори правду, не бойся. Нужно мне.
— Чего нужно-то, княже?
— Знать нужно. У, старая. Просто скажи, замуж бы пошла сейчас?
— За богатого? — осторожно спросила Марфа.
— За сильного, крепкого. Такого… который еще вполне жеребец.
— За Ермолку, что ли? Да на кой ляд мне он сдался? Он же на десяток лет меня моложе! Ишь, старый пень, выдумал чего! Что, нянька понадобилась?
— А может, ты ему как женщина нравишься, — вкрадчиво произнес Ольг.
— Тьфу на тебя, какая ж я женщина? Ты еще к нему в постель меня уложи!
— Не ляжешь?
— Родимый, зачем мне это нужно? Я уж лет тридцать про это дело и не думаю. Женщина, она же к мужчине для чего приходит?