Берсеркер
Шрифт:
Ритуан, только-только начавший открывать очередной ящик, замер.
— Ошогбо окликнула нас, когда мы выходили. Вы правы, ту, где были оба Йоритомо. Должно быть, Нобрега настроил свое творение так, чтобы его пускали в ход их голоса, прозвучавшие вместе.
— А вот как оно должно выключаться, вот что мне хотелось бы знать?
— Оно ведь отключилось почему-то, не так ли? И пролежало на месте два столетия.
— Вероятнее всего, Нобрега не предвидел, что статуя может сохраниться в целости и сохранности достаточно долго, чтобы повторить все сначала. Быть может, если мы просто подержим
Но приглушенные удары все не прекращались — терпеливые и равномерные, как тиканье метронома.
— Боюсь, на это мы не можем рассчитывать. — Чи Нань пинком отшвырнул последний ящик, в котором копался. — Что ж, судя по всему, на этом арсенал оборудования, которым мы располагаем в качестве оружия, исчерпывается. Похоже на то, что если мы чем-то и сможем воспользоваться, то электричеством. Думаю, мы можем соорудить что-нибудь, способное шибануть врага током, если это подходящее слово, или расплавить, или поджарить его. Однако сначала нам надо узнать, с какой именно из этих статуй мы воюем. Кандидатур всего две, что сужает зону поиска. И тем не менее.
— «Смеющийся Вакх», — подсказала Айзелин. — И «Воспоминание о былых обидах».
— Первая практически цельностальная. Думаю, что мы можем устроить индукционное поле, достаточно мощное, чтобы ее расплавить. Килограмм сто расплавленного железа посреди палубы — штука неприятная, но далеко не столь неприятная, как имеющаяся ныне. Но другая статуя, или хотя бы ее внешняя оболочка, сделана из какой-то твердой и прочной керамики. Чтобы расшибить эту, нужно что-то вроде удара молнии. — Тут Чи Наню в голову пришла ужасная мысль: — Как по-вашему, их не может быть две?..
— По-моему, Нобрега вложил все свое время и все свои силы в доведение до совершенства только одной, — успокаивающе отмахнулся Ритуан.
— Итак, — подала голос Айзелин, — все сводится к тому, что надо узнать, какая из двух поддельная, а какая подлинная. Та, с которой он работал, должна быть поддельной; даже если он начал с настоящего произведения искусства, в которое встроил свой смертоносный аппарат, ко времени окончания работы его поверхность должна была подвергнуться практически тотальной реконструкции.
— Поэтому я возвращаюсь в кают-компанию, — отозвался искусствовед. — Чтобы посмотреть голограммы. Если нам повезет, я смогу отличить нужную.
Айзелин увязалась следом, бормоча:
— Вам нужно, мой друг, всего лишь навсего обнаружить подделку, не вызвавшую ни малейшего подозрения ни у Йоритомо, ни у его экспертов... Наверное, нам лучше придумать что-нибудь другое.
Вскоре в кают-компании были выставлены в натуральную величину голограммы двух статуй, медленно вращающихся бок о бок. Обе представляли собой высокие человекообразные фигуры, и обе по-своему улыбались.
Полторы минуты прошло в молчании, а затем Ритуан решительно заявил:
— Вот это подделка. Стройте свой громовержец.
Аварийная дверь была готова уже вот-вот уступить перед фадом ударов, таких же бессмысленных и таких же могучих, как удары гидравлического пресса, когда электрооборудование было собрано и установлено на позиции. По обе стороны дверного проема
Ритуан поднял отбойный молоток, вдруг показавшийся ему не тяжелее булавки. И в этот момент понял, что чувствуют люди, столкнувшиеся с настоящим берсеркером лицом к лицу.
Высокое творение сделало шаг в его сторону, невозмутимо улыбаясь. И тут в него сбоку ударил иссиня-белый разряд, настолько стремительный, чтобы уклониться от него не смогло ни одно материальное создание.
Пару часов спустя были приняты самые неотложные аварийные меры, два трупа упакованы для сохранения ~ с искренним почтением, хотя и без показных жестов, — а черепки творения Нобреги, разнесенного в клочья пронесшимся сквозь керамику электрическим ураганом, остыли настолько, что их можно было взять в руки.
Ритуан обещал остальным показать, как он распознал подделку, и теперь подошел к ним, неся черепок, который отыскивал.
— Вот.
— Губы?
— Улыбка. Если бы вы видели столько же произведений искусства эпохи Федерации, несоответствие бросилось бы вам в глаза, как и мне. Улыбка никоим образом не вписывается в период Праджапати. Она зла, коварна, и если бы лицо осталось нетронутым, это было бы совершенно очевидно. Это злорадная ухмылка, спокойная и недобрая в одно и то же время.
— Но сам-то Нобрега этого не заметил? — поинтересовалась Айзелин. — И Йоритомо тоже?
— В период, в который они жили, эта улыбка вполне вписывается, она полна художественной выразительности. Они не могли забежать вперед или назад на пару веков, чтобы взглянуть на нее со стороны. Полагаю, месть была нормальным явлением в любом столетии, но художественные вкусы меняются.
— По-моему, ответ вам подсказала тема или название, — заметил Чи Нань.
— «Воспоминание о былых обидах» — нет, Праджапати на самом деле творил нечто сходное по теме, насколько я припоминаю. Как я сказал, по-моему, месть не знает никаких культурных или временных границ.
«Нормальное явление в любом столетии». Ошогбо, наблюдавшая за ними по интеркому из обезболивающей противоожоговой ванны, содрогнулась и прикрыла глаза. «Не знает границ».
Вселенная наделила жизнь целым арсеналом собственного оружия, и меня больше не удивляет, что порой в этот разряд попадает также слабость. Даже самые нежные и хрупкие живые творения способны продемонстрировать удивительную силу...
ДАВЛЕНИЕ