Бертран из Лангедока
Шрифт:
– Граф Риго, мессен, – сказал Адемар (а пухлое лицо его вдруг совершенно отвердело) – вражду со мною возобновил. Добро бы мне самому от графа отбиться. Ходит по моим землям, как по своим, – то урожай умыкнет, то людей к ногтю прижмет, а то и замок разорит. Я собственных подданных едва защитить могу. Так с руки ли мне в Перигор войска посылать?
– Правду говорит мой брат, – молвил опечаленно Константин, – граф Риго – воистину «Да-и-Нет». То враждует он с вами, мессен, то вдруг мирится.
– Настоящего мира между нами никогда не было, – сказал Адемар. – И не будет,
– Но было же между вами перемирие, когда объединило вас справедливое негодование на моего брата Бертрана, – возразил Константин. – Почему же нынче это невозможно?
– Потому что граф Риго полюбил вашего брата Бертрана сильнее справедливости, – отвечал виконт Адемар. – Есть в вашем брате, мессен, нечто весьма созвучное нраву графа Риго. И потому не ищите у Риго на Бертрана управы.
И завершив неприятную беседу, снова сделался виконт Адемар пухленьким и приятным и захлопотал, чтобы слуги несли дичь, запеченную в ранних яблоках.
– А я вас помню, мессен, – сказал Бертрану лучник Эмерьо. – Еще по прежним временам. Еще тогда, десять лет назад…
Бертран удивился.
– А я тебя что-то не припоминаю, – лениво отозвался он. – Да и что такого случилось десять лет назад? Чего только в моей жизни не было десять лет назад…
Сидели они на стене Аутафорта, в теплых объятиях надвигающегося вечера. Внизу, на каменной скамье, увитой диким виноградом, обложившись мягкими подушками, устроилась девочка Эмелина: золотистые тонкие косы, венок из живых цветов, светлое платье. У ног Эмелины развалился жонглер Юк с лютней. Оба напевали. Бертран прислушался. У них хорошо получалось, ладно и складно. Иногда Эмелина сбивалась, тогда Юк останавливал песню и начинал сначала.
Потом, видать, задумался, стал впустую струны перебирать. Эмелина голову набок склонила, заслушалась, замечталась.
– Эмелина тогда только-только народилась, – сказал наконец Бертран. – А еще что?
– Тогда старый король Генрих нанял в Камбрэ большой отряд, – проговорил Эмерьо. – А командиром у нас был сумасшедший поп Вильгельм. Сперва мы служили королю, но после король насытился войной и выгнал нас вон. Тогда Вильгельм занял один из здешних замков и несколько лет разорял земли виконта Адемара…
Бертран с удивлением посмотрел на Эмерьо:
– Конечно, я помню Вильгельма и его банду. Многие тогда помогали Адемару избавить лимузенские земли от этой язвы.
– И вы в том числе, мессен, – уточнил Эмерьо.
– Как же ты жив остался? – поразился Бертран. – Я думал, мы всех перебили.
Эмерьо тихонько засмеялся.
– Трудно прожить свою жизнь до конца, не так ли, мессен?
– Вот именно, – хмыкнул Бертран.
– Искусство жить, похоже, потруднее моего ремесла, – добавил лучник Эмерьо.
– Похоже, – согласился Бертран. – А что, Эмерьо, овладел ты искусством жить?
– Куда мне, – улыбнулся Эмерьо. – Но во всяком случае, мне думается, я выучился искусству не умирать.
Темный народ эти лучники.
Бертран молвил задумчиво:
– Много
– Я слыхал о таком, – кивнул Эмерьо.
– А сам хоть раз делал подобное?
– Нет, – ответил Эмерьо. – Я католик.
– Ты стреляешь с нечеловеческой меткостью, Эмерьо. Даже меня это иной раз пугает. Скажи, разве не дьявол помогает тебе?
– Нет, – твердо сказал Эмерьо. – Он бродит неподалеку, но еще ни разу ему не удалось направить мою руку, потому что я отгонял его. – И дерзко посмотрел Бертрану в глаза. – Ах, мессен, вы так благочестивы, а ведь часто пользовались моим искусством, не спрашивая, кто помогает мне и почему.
– Отвечать-то тебе, – проворчал Бертран, не позволяя себе смутиться.
– Я знаю, что говорю, мессен, – продолжал Эмерьо, – ведь я видел дьявола и разговаривал с ним.
Девочка Эмелина перестала петь и крикнула:
– Спускайтесь к нам, отец! Вы там рассказываете что-то интересное! Я хочу послушать!
– Незачем тебе слушать это, дитя, – сказал Бертран.
Эмелина снова запела. Ей было весело, очень весело этим теплым синим бархатным вечером.
Эмерьо между тем негромко говорил:
– В тот день мы разграбили одну деревеньку в Лимузене… Я спал на сеновале. И вдруг, еще не вполне проснувшись, понял: он лежит подле меня, зарывшись в прелое сено.
– Ты видел его? – быстро спросил Бертран.
– Нет, мессен. Но он был там. Я потянулся было за ножом, а рядом со мной прошептали чуть слышно: «Впусти меня»… По правде сказать, мессен, никогда прежде я так не пугался. Потому лежал зажмурясь и не шевелясь. Я как будто онемел, мессен. А он был так близко! И повторил, уже настойчивее: «Пусти же меня к себе». – «Что тебе нужно?» – спросил я. «Стучу в дверь, да отворят мне, – ответил он. – Я отблагодарю тебя, лучник. У тебя твердая рука и верный глаз, но ты можешь и промахнуться… А со мной ты никогда не промахнешься. Впусти же меня, лучник, я стану тебе надежной опорой». Но пока он говорил, я почти совсем оправился от страха и так ответил дьяволу: «Не стучи в мою душу, ибо место занято». Он зашипел, как змея в густой траве. И спросил: «Кем? Кем оно занято, лучник?» Я сказал: «Пресвятой Девой», хотя это было неправда – я частенько забывал Ей помолиться. Но и неправды оказалось достаточно. Миг – и я почувствовал, что остался на сеновале один. Дьявол ничего не сделал – он просто пропал, сгинул, как не появлялся. Только солома на том месте, откуда он шипел, оказалась потом подпаленной…
– И что, оставил он тебя в покое? – спросил Бертран.
– Нет. – Эмерьо покачал головой. – Меня то и дело покусывают, пощипывают, подталкивают к разным пакостям. Иногда я впадаю в гнев, делаю то, о чем впоследствии жалею, – и тогда я понимаю, что опять он одержал надо мной победу…
– У него против тебя есть надежный союзник, – серьезно проговорил Бертран.
– Кто?
– Ты сам, Эмерьо.
Они замолчали. Эмерьо, видать, обдумывал услышанное.
Молчание нарушил любопытный Бертран.