Беру свои слова обратно
Шрифт:
Жуков неоднократно возвращался к этой теме: «При расстреле Берия держал себя очень плохо, как самый последний трус. Истерично плакал, становился на колени, и наконец, весь обмарался» (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 624).
Тут снова всплывает образ мифического адъютанта Власова с револьвером в руке. Тут снова нас удивляет удивительная ясность, с которой стратег вспоминает о событиях, участником которых он не был.
Группу Берии судили Специальным Судебным Присутствием Верховного Суда СССР. Председателем Специального
Суд был закрытым. Жукова на суде не было.
Приговор в исполнение привел генерал-полковник Батицкий, будущий Маршал Советского Союза.
При исполнении приговора присутствовали генерал армии Москаленко, будущий Маршал Советского Союза, и Генеральный прокурор СССР Руденко.
Жукова и тут не было.
Так вот Маршалы Советского Союза Конев, Батицкий и Москаленко не трезвонили об участии в суде и расстреле Маршала Советского Союза Берии Лаврентия Павловича. Ни один из них не оставил (насколько это известно в данный момент) письменных свидетельств об этом деле. Так же поступили и все остальные участники позорного судилища. (Если Берия виноват, то надо было судить открытым судом.)
Маршал Советского Союза Конев, когда всплыла его роль в этом деле, кратко ответил: «Не солдатское это дело».
Все, кто был вовлечен в комедию суда и исполнение приговора, считали свое участие постыдным, потому с первым встречным о нем не болтали.
И только Маршал Советского Союза Жуков, который не имел никакого отношения ни к суду, ни к расстрелу, описал в прессе подробности. Он рассказывал о том, чего сам не видел, чему не был свидетелем. Он это рассказывал незнакомой женщине при первой встрече.
И не возражал, чтобы она записывала его слова и публиковала.
Видимо, мы никогда не узнаем, как вел себя Берия на суде и во время расстрела. Прямо об этом никто не рассказал. Однако судей, обвинителей и палачей было больше десяти. А расстрел первого заместителя главы правительства в звании Маршала Советского Союза — случай уникальный даже в веселой истории нашей любимой Родины. Потому слухи о поведении Берии на суде и во время расстрела не могли не циркулировать на всех этажах общества. И все они опровергают версию Жукова. «Лаврентий Павлович просил не лишать его жизни, — но без слез и в ногах ни у кого не ползал. За минуту до выстрела Берия даже пытался рвануть рубаху на груди, но она была сработана из прочного солдатского материала — не поддалась» («Красная звезда», 28 июня 2003 г.).
И хотел бы я посмотреть, как повел бы себя Жуков, окажись он на месте Лаврентия Павловича.
Вот тут выдумывать ничего не надо. Опубликована стенограмма октябрьского (1957) пленума ЦК КПСС, на котором Жукова свергли со всех постов. Стенограмма зафиксировала, мягко говоря, подобострастное поведение побитого холуя Жукова. Уж как он молил о пощаде! Уж как унижался! «Я искренне, товарищи, благодарю за эту хотя и горькую, но объективную критику, проникнутую
А ведь это не расстрел, просто на жирную пенсию, на обильные хлеба товарища выпроводили. С сохранением множества привилегий, квартир, дач, номенклатурных санаториев, закрытых распределителей, кремлевских буфетов, где за копейки кормили досыта, до отвала.
Опубликованы мемуары и устные высказывания Жукова, и все они пропитаны слезной мольбой о прощении, все они — подобострастная хвала Центральному Комитету.
О том, как мог бы вести себя Жуков, попади он на место Берии в расстрельный подвал, мы можем судить по множеству других фактов. Известно, как вел себя Жуков в неприятных для него ситуациях.
Та же Анна Миркина, которая верит, что Жуков на расстреле не плакал бы, рассказывает: "В марте 1971 года открылся ХХIV съезд КПСС. Маршал Жуков — делегат от Московской области. Собрался ехать. Сшил новый мундир. Волновался, ведь это первое публичное его появление на партийном съезде после долгих лет забвения. Но случилось непредвиденное. Галине Александровне отказали в гостевом билете. Тогда, не долго думая, она позвонила Л.И. Брежневу.
После взаимных приветствий между ними состоялся такой разговор.
— Неужели маршал собирается на съезд?
— Но он избран делегатом.
— Я знаю об этом. Но ведь такая нагрузка при его состоянии! Четыре часа подряд вставать и садиться. Сам не пошел бы, — пошутил Л.И. Брежнев, — да необходимо. Вот горло болит — вчера ездил к медицине, не знаю, как доклад сделаю. Я бы не советовал.
— Но Георгий Константинович так хочет быть на съезде — для него это последний долг перед партией. Наконец, сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.
— То, что он избран делегатом, — делая акцент на слово «избран», внушительно сказал Брежнев, — это и есть признание и реабилитация.
— Не успела повесить трубку, — рассказывала Галина Александровна, — как буквально началось паломничество. Примчались лечащие врачи, маршал Баграмян, разные должностные лица — все наперебой стали уговаривать Георгия Константиновича поберечь здоровье. Он не возражал. Он все понял...
— Вот хотел поехать на съезд. Это ведь в последний раз в жизни. Не пришлось. — Губы его дрогнули — по лицу медленно покатилась единственная слеза. Никогда больше я не видела на глазах его слезы" («Огонек». 1988. No 19. С. 20).
Анна Давыдовна никогда больше не видела слезы на глазах величайшего полководца. А вот другие видели. Тот, кто читал «Тень победы», пусть вспомнит главу «Про плачущего большевика». Плаксив был Георгий Константинович. Мужик в возрасте 42 лет, с пятью генеральскими звездами в петлицах и Золотой Звездой Героя Советского Союза, публично плакал на Киевском вокзале столицы, потому как назначили его не на ту должность, на которую замахнулся. Тот же здоровый мужик в возрасте 51 годп с маршальскими погонами на плечах и тремя Золотыми Звездами на груди плакал от того, что никто не пришел к нему в гости...