Бес предела
Шрифт:
– Всё агентство мне ни к чему, – сказал Саблин, – но пару надёжных ребят я бы взял.
Сапрыкин, не удивившись просьбе чемпиона России по боям без правил (на этой почве они и познакомились два месяца назад, потому что Сапрыкин сам занимался рукопашным боем), ответил незатейливо:
– Платить будешь? Альтруистов почти не осталось, нынче всё делается за деньги.
– А как же, – подтвердил Саблин.
– Будут у тебя охранники. Объект того стоит?
– Ещё как!
– Позвоню в ближайшее время.
Так он познакомился с двумя бывшими
Затем откликнулся майор ФСБ из Суздальского отделения конторы, который ходил в клуб «Чемпион» с восемнадцатилетним сыном и хорошо знал Саблина.
– Да без проблем, – заявил он в ответ на просьбу Данияра. – У нас найдётся пара резервистов, в том числе в Вологде. Им будет полезно растрясти жирок. Когда они тебе нужны?
– Вчера, – сказал Саблин.
– Понял, перетру тут кое с кем и перезвоню. Жаль, что ты уехал, сын тебя обожал, теперь вот не хочет заниматься борьбой, с трудом уговорил пойти в клуб. Назад не планируешь вертаться?
– В наше время ничего нельзя утверждать наверняка, мир меняется быстрее. Может, ещё и вернусь.
– Будем ждать.
Через день Саблину позвонили, и он встретился с двумя мужчинами средних лет, говорившими скупо и тихо. Они согласились послужить делу (о котором ничего не знали, кроме того, что сообщил им Данияр – сопровождение и охрана объекта) и даже не спросили, кого им придётся охранять. Саблин сам обрисовал им, что речь идёт «об учёном, занимающемся секретными разработками». Что, кстати, вполне соответствовало истине.
Ещё двух телохранителей для Прохора – о себе Данияр не думал, считая, что всегда способен справиться с любым злодеем, – он отыскал в спортклубе «Олимпийский», где начал тренировать любителей воинских искусств. Причём оба были не ученики, а охранники комплекса, заглядывающие в спортзал.
На третьи сутки после исчезновения Валерии и Усти Саблин имел укомплектованную команду, убеждённый в том, что это поможет отбиться от Охотников, вселявшихся в людей по мере необходимости и использующих их втёмную, не посвящая в свои планы. В любой момент они могли убраться из головы носителя, оставляя его в полном недоумении по поводу действий, совершённых им, о которых он впоследствии ничего не помнил.
От Валерии и Усти по-прежнему не было никаких вестей, и, чтобы Прохор не захандрил окончательно, Саблин посоветовал ему продолжить тренировки по трансформации предметов, окружавших его.
– Не хочу, – угрюмо отказался Прохор.
– Надо! – строго сказал Данияр. – Я тоже этим займусь, когда ты освоишь формотранс. Уверен, что этот приём нам пригодится в будущем.
– Голова забита другим… мне на работу ходить не хочется, хоть увольняйся!
– Я тебе уволюсь! Возьми себя в руки! Одиннадцатый не ныл, когда попал в Узилище, а организовал там сопротивление, бери с него пример. И не забивай башку переживаниями и рефлексиями, иначе проиграем ещё до начала боя с Охотниками.
Прохор
Процесс пошёл не сразу, однако математик увлёкся, и Саблин на второй день после разговора с ним стал свидетелем удивительных превращений обыкновенных предметов, имеющих, по словам друга, формоспектр.
Так, кухонный нож Прохор превратил в ятаган, затем в саблю, в узкий и длинный клинок наподобие шпаги и в красивую, с острыми как бритва краями «снежинку». Вернуть былую форму ножу почему-то не удалось, но это не обескуражило экспериментатора, пообещавшего проконсультироваться с Прохором-одиннадцатым, овладевшим формотрансом без каких-либо затруднений.
Пепельницу, оставленную в гостиной прежними хозяевами квартиры, Прохор превратил в красивый, белый фарфоровый стакан. Ножницы, принадлежащие Усте, – в ажурное изделие, состоящее из двух петель диаметром полметра и совсем коротеньких лезвий.
Но больше всего удивило экспериментаторов превращение пластиковой бутылки литрового объёма с минералкой в узкий четырёхгранный непрозрачный сосуд высотой в полтора метра!
– Ни фига себе! – озадаченно потянул себя за губу Прохор. – Это ещё что такое?
Саблин, обескураженный не меньше математика, оглядел сосуд со всех сторон, но от комментариев отказался.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что недоступно нашим мудрецам, – изрёк он глубокомысленно. – И мне тоже. Это ещё цветочки. Что будет, когда ты начнёшь экспериментировать с живыми биологическими объектами?..
– Одиннадцатый уже экспериментировал, – сказал Прохор, обходя сосуд, заполненный мутной жидкостью. – Говорит – незабываемые впечатления.
– Они людей трансформировали?
– Нет, людей нельзя, это уже уголовщина, чёрная магия, хотя ни о какой магии речь не идёт. Представь, что тебя превратили в крокодила.
Саблин представил.
– Ну и ничего особенного. Помнишь у Чуковского? «Жил да был крокодил. Он по улицам ходил, папиросы курил. По-турецки говорил…» Может, поэт тоже был формонавтом и занимался формотрансом?
– Не помню такого поэта.
– Он жил в двадцатом веке. Хорошим поэтом был, кстати.
– Не читал. Послушай, а почему минералка стала мутной?
– Выпали в осадок какие-нибудь соли.
– Какая же тогда это минералка?
– Что нам втюхивают, то и пьём.
Прохор взялся за эргион, и полутораметровый гранёный сосуд превратился обратно в пластиковую бутылку. Однако жидкость внутри так и осталась мутной.
– Никому нельзя верить, – покачал головой Прохор. – Написано: «Живая ключевая вода». А налили, наверно, из водопровода.
– Не суди того, чего не знаешь, – возразил Саблин. – Может, так и должно быть, химический состав вещества трудно восстановить, если он изменился. Спроси у «братца», он больше поднаторел на этих опытах.