Бес в ребро 1

Рыбалкин Валерий

Но тут подоспела Женька. Она без видимого усилия отвела своего бывшего супруга в летнюю кухню и вернулась назад.

– Я его убью! – эта отрывистая фраза с трудом просочилась сквозь плотно стиснутые зубы Владимира.

– Только попробуй! Я тебе глотку за него перегрызу! – вполне серьёзно и с вызовом ответила красавица. – Он инвалид, у него все кишки ножом изрезаны! Не смей даже думать об этом!

Так же умело, как и мужа, она выпроводила за ворота незваного гостя, дальнейшее пребывание которого здесь грозило бедой. На этом инцидент был исчерпан.

6.

С некоторых пор у влюблённого джигита появилась печальная традиция возвращаться из гостей в подавленном состоянии. Немного придя в себя, он проанализировал то, что случилось, и твёрдо решил больше никогда даже близко не подходить к Женьке, к её дому, к её так называемому мужу. В конце концов, какое ему дело до всего этого? Её жизнь, её семейные отношения. Пусть хоть на головах ходят!

Сказано – сделано. Теперь на работу бывшие друзья-любовники ехали в разных вагонах электрички и всячески избегали друг друга. Так продолжалось около месяца. Володя выдерживал характер, но душа его не хотела мириться с этим надругательством над личностью. Многострадальная, она стонала от невыносимой боли и буквально требовала, чтобы гордый джигит искал пути примирения с тем идеалом, который навечно поселился в его горячем любящем сердце.

В русском языке есть такое меткое слово «сохнуть». Вот и Володя не пил, не ел, но лишь только думал и мечтал исключительно о своей единственной и несравненной. Днём и ночью он буквально сох по ней. Как рюмка водки для алкоголика, как глоток вожделенного сигаретного дыма для заядлого курильщика – Женька нужна была ему, будто воздух. Невыносимая боль и ревность мучили его, когда он видел вдали, на противоположном краю платформы её соломенно-белую головку. Ту, которая со временем стала мерещиться влюблённому рыцарю повсюду. Это было просто наваждение! Заметив мелькнувший где-нибудь вдалеке до боли знакомый оттенок женских волос, бедняга готов был бежать за призрачным видением куда угодно – хоть на край Земли.

Приятели и сослуживцы, встречая Володю, спрашивали:

– Что с тобой, ты не болен?

И он, пытаясь притушить фанатичный блеск своих печальных глаз, сгонял с лица ставшее привычным выражение вечной скорби, изображал подобие улыбки и отвечал какой-нибудь дежурной фразой – лишь бы оставили его в покое.

О нормальном питании говорить не приходилось, и сорокалетний мужчина худел буквально на глазах – стал лёгким, как пушинка. Его импульсивные действия больше не поддавались логическому осмыслению, но были подчинены одному ярко выраженному желанию – встрече с любимой. Однако вся трагедия сложившейся ситуации заключалась в том, что Володя запретил себе даже думать об этом. Единственное, что он мог – это наблюдать издалека за своим идеалом. Причём, он отчётливо понимал, чувствовал сердцем, что без этой последней отдушины жизнь для него теряла всякий смысл.

И вот однажды, опаздывая на электричку, он случайно сел в один вагон с предметом своего фанатичного обожания. Поезд был забит до отказа, Владимир стоял в тамбуре, и вдруг… Он даже не увидел, но буквально почувствовал, что его обожаемый ангел находится где-то здесь, рядом. Возможно, за перегородкой, отделявшей тамбур от переполненного душного вагона. Несчастный смотрел прямо перед собой и как-то совершенно неожиданно разглядел в тёмном стекле закрытой выдвижной двери… себя, своё отражение – убогую карикатуру на то, что он привык

видеть в зеркале, что наблюдал совсем недавно – несколько месяцев назад.

Сверкающие с сумасшедшим блеском глаза, казалось, светились в полумраке. Щёки ввалились. Худое и бледное, измождённое хроническим недоеданием лицо, будто мерзкая рожа вурдалака, мерцало в неровном свете заросшего грязью светильника. Глубокие складки вдоль носа, опускаясь вниз, придавали небритой физиономии Владимира выражение дикое и потустороннее, почти неземное. Мурашки пробежали у него по коже, и вдруг ему до ужаса стало жалко себя, свою непутёвую жизнь, детей, Женьку... Слёзы навернулись на глаза, затем потекли по щекам, стали капать на грязный пол. А спустя несколько минут беззвучные рыдания глухо сотрясали его осунувшиеся худые плечи. Несчастный мужчина ладонями прикрывал мокрое от слёз лицо, чтобы кто-нибудь из спрессованной в единое целое толпы пассажиров не заметил его слабость, не осудил и не осмеял эти непонятные для непосвящённых нечеловеческие страдания.

Но вдруг совершенно неожиданно дверь открылась, и – о, ужас – прямо перед его воспалёнными от слёз глазами стояла Женька. Некоторое время она смотрела на него недоумённо, потом протиснулась, взяла за руку, начала успокаивать... Выйдя на платформу, они опять, как когда-то давно, пошли рядом. Но сейчас – Володя чувствовал это почти физически – их разделяла стена отчуждения и непонимания. Евгения говорила, что она уволилась с работы, что больше он её в электричке не увидит, что ему надо отдохнуть, поправиться, что всё будет хорошо. Володя слушал, соглашался, но думал совсем о другом.

– Нет, ты не понимаешь?! – воскликнул он в унисон своим мыслям. – Он хотел мне тебя продать! Он не муж твой, мужья так не поступают. Он… он… твой сутенёр! Подумай! Тебе не место рядом с ним. Ведь люди всё видят. Неужели ты согласна на такой вселенский позор? Опомнись!!!

Услышав это, Женька замедлила шаги, остановилась совсем. Володя тоже. Потом её вдруг передёрнуло, будто током, после чего, ни слова не говоря, она резко повернулась и пошла куда-то в сторону, не разбирая дороги...

7.

И опять одиночество. Страшное, жуткое, беспросветное. К этому моменту жена Володи с помощью своих судейских подруг оформила развод. В суд Владимир не пошёл, чтобы лишний раз не трепать нервы. Но и жить с этой лживой скандальной особой у него не было больше сил. Приходили её родные, знакомые. Пугали, уговаривали, а потом завели на него судебное дело об оскорблении, избиении, ещё о чём-то диком и несуразном. Плохо только, что родни у одинокого мужчины в этом городе не было, другого жилья тоже. Поэтому приходилось терпеть и не обращать внимания на выходки бывшей супруги.

– Ты с ней поосторожнее, – учил его знающий товарищ. – На зоне половина мужиков из-за баб сидят! Большую волю дали нынче женскому полу.

Володя внял этому совету: поставил замок на дверь в свою комнату и сузил общение с теперь уже бывшей семьёй до минимума. К нему приходили милицейские чины, вызывали для бесед, он вынужден был собирать множество справок, характеристик и прочая, и прочая, и прочая... Можно было бросить всё к чёртовой матери и уехать – куда глаза глядят, но сыну было всего двенадцать лет, и он не мог оставить ребёнка на произвол судьбы, совесть не позволяла.