Бес в ребро
Шрифт:
Из кухни вышла Еловацкая, в руках у нее тряслась кружка, и вода проливалась на пол.
— Так, дорогие юннаты, — сказал мрачно Жигунов. — Значит, частное предприятие организовали? Подпольный цветочный промысел?
— А что мы плохого делаем? — запричитала бабка. — На пенсии мы… дети живут отдельно… нам такой большой квартиры не надо… мы и цветочки выращиваем здесь…
— А где же вы спите? — спросил удивленно Жигунов.
— На кухне и спим, тахта там у нас…
— Елки-палки, цветы из дома людей выжили, — вздохнул Сашка. — Ну ладно. Будем два протокола составлять. Сейчас вызовем из домоуправления
— А я ничего не видела, — ответила она быстро, повернулась ко мне и, полыхая желтыми глазами, страстно сказала: — Знаю, знаю, это ты, гадина, навела мента на меня… Отольются тебе мои горести…
Жигунов неожиданно повернулся к ее мужу:
— Очнись, почтеннейший! И объясни жене, чтобы она со мной не ссорилась. Не такие у вас сейчас дела прекрасные. Да и врать нет смысла, раз я оранжерею вашу нашел.
Муж с трудом разлепил губы и тонким голосом сказал:
— Пиши, Надя, что видела и слышала. Напиши, что мне говорила. Не спорься с ними, правду напиши. Сейчас нам все равно…
Риту Терёшкину я перехватила на выходе из бассейна.
По милицейскому адресному бюро Жигунов очень быстро нашел ее адрес и домашний телефон. Какая-то женщина, наверное, мать, ответила мне:
— А у Риточки сегодня вечерняя тренировка… В бассейне она…
Дожидаясь окончания тренировки, я просидела час на пустой трибуне и смотрела, как невероятно тяжело работала Рита, неутомимо распахивая голубую воду плавательной дорожки. На спине, на груди, брассом, кролем, в одну сторону, в другую, от бортика до бортика она плавала через аквамариновую синь бассейна, как моторная золотая рыбка.
Сверху в мерцающей линзе воды она казалась миниатюрной, а здесь, на улице, я увидела неожиданно крупную, статную девушку с копной золотых волос. На ней была элегантная широкая куртка и модные высокие сапоги, похожие на карту Италии. Два длинных Апеннинских полуострова с цоканьем бодро вышагивали по асфальту, пока я провожала ее от бассейна к троллейбусу.
— …Чагин? — спросила Рита и засмеялась. — Да ладно! О чем вы говорите? Кого он интересует? Мне лично он — бим-бом. Мне его дела — до фонаря! Подрался, пусть отвечает. Он у нас герой, всемером одного не боится…
— Но Чагин как раз не отвечает, — перебила я. — Он заставляет за это отвечать других.
— О! Это он может! Наш Владимир Петрович — сладкий мужичок, живет и в ухо не дует! — усмехнулась Рита и вдруг с горечью и злостью добавила: — Он бы и мою жизнь просвистал и прособачил, да у меня свой ум есть. Я ему этого не дам!
— А вы давно с ним… — Я замялась, подыскивая соответствующее слово, и от этого сказала самое нелепое: — Дружите?
— Давно дружим! — резко захохотала Рита. — Я с ним шесть лет прожила — он меня присмотрел еще в юношеской сборной. Шесть лет он мне мозг ремонтирует. Чего он мне только не обещал! И в сборную СССР, и поездки за границу — золотые горы, изумрудные реки. Сказал, что жену бросит, на мне женится. Ну, понятное дело, дурочка я была, соплячка — верила. Все наврал, конечно. Он же ведь врун-профессионал. Врун, болтун и хохотун…
— А зачем же вы с ним тогда общаетесь? — удивилась я.
— А
Я смотрела на нее и понимала, как она должна нравиться Чагину — розовая, сладкая, хрустящая, как вафельная трубочка с кремом.
— А вы Ольгу Чагину знаете? — спросила я.
— Знаю, — кивнула Рита и пренебрежительно скривила рот. — Они с моим другом Владимиром Петровичем хорошая пара — веселый людоед и животное, полное грез…
Некоторое время мы шли молча, потом Рита сказала:
— Вот этот мужик, морячок, за которого вы хлопочете — вот он мне понравился. Это настоящий боец, — добавила она уверенно.
— А чем же он вам понравился? — поинтересовалась я.
— Ну, как вам сказать, в нем достоинство есть. Плюнул в него когда Шкурдюк, я посмотрела ему в лицо и обмерла — сколько в нем было боли, стыда, гнева, силы! Господи ты ж боже ж мой, подумала я, убьет он сейчас эту скотину! И дрался когда он с ними, не было в нем страха и злости — он их бил, как карал за низость…
— Но они его посадили в тюрьму за это… — напомнила я.
— Э! Мужик, не сидевший в тюрьме, мало про жизнь знает… Хотя, конечно, не повезло ему.
— А вы не хотите ему помочь?
— А чем я могу ему помочь? Ну, подумайте сами, пойду я с заявлением в милицию? Мол, гуляла с чужим мужем, развлекалась, отдыхала с его дружками, а потом ввязалась в драку? Я ведь сама костей не соберу после этого. Эх, знала ведь я, чувствовала, что из-за Чагина все срамом большим закончится, неприятностями крутыми и позором. Давно ведь уже хотела его выгнать!..
— А что же не выгнали?
— А я уж было в последний раз решила: ну его к черту, не буду больше встречаться. А он каждый раз появляется и словами, как паутиной, облепливает. Поспорю, поругаюсь, посопротивляюсь, а потом думаю: ладно, пойду последний раз. А вот тут и случился скандал…
— Рита, но ведь никого не интересует, чей Чагин муж. Интересует, чтобы вы сказали правду о том, что произошло.
Она остановилась, посмотрела на меня в упор и твердо сказала:
— Этого вы от меня ждете напрасно. Я не большого ума дама, но это соображаю. Мне в этой истории светиться нельзя. Чагин со своим тестем мне за такую правду голову оторвут. Поймите меня тоже, я ведь по спортивным меркам старуха, мне двадцать три, если я попаду в такой скандал, меня потом училкой физкультуры не возьмут. Ни за что, ни про что жизнь свою уничтожу…
— Похоже, только один человек мог позволить ни за что жизнь себе сломать, — вздохнула я.
Рита махнула в ответ рукой:
— А! Не сломал, отобьется! Мужик молодой, здоровый, сильный, все перемелется. Как Чагин говорит: «Пройдут года, мы состаримся, будет потом чего вспомнить». Нет, я вам ничем не могу помочь, — повернулась и ушла, сразу бесследно растворилась в вечерней мгле, и только стук Апеннин по тротуару доносился еще до меня. Проехал троллейбус.
«Нет, я вам ничем не могу помочь»…