Бес в серебряной ловушке

Ягольницер Нина

С этими словами он воткнул лезвие скьявоны в трещину тлеющего бревна, выдернул и поднес раскаленное докрасна острие к левому глазу кирасира.

Годелот понимал, что ландскнехт не шутит и легкой смерти ему не видать. Нет, этот человек вовсе не испытывает к нему ненависти. Это просто один из тех, кто упивается чужой болью, как вином или женским телом. Сейчас его ослепят на один глаз, а потом истязания продолжатся, пока он и в самом деле не будет кататься по земле, исходя воем и мольбами. Этого нельзя было допустить, и Годелот замер, тяжело дыша, готовый рвануться

вперед, как только клинок коснется глаза, и разом прекратить адскую забаву.

Вот уже не больше десяти дюймов, и легкое тепло защекотало бровь. Внимание… Годелот напрягся, приготовившись к последнему рывку. И вдруг оглушительный выстрел разорвал барабанные перепонки, а в лицо кирасиру полетели горячие брызги. Зазвенела упавшая скьявона. Ландскнехт взмахнул руками и грузно рухнул на ступеньки прямо рядом с шотландцем, словно отброшенный мощным ударом в спину. Шлем звонко громыхнул о камень и покатился по лестнице. Там, тремя ступеньками ниже, стоял Пеппо с дымящейся аркебузой в руках. Широко распахнутые глаза горячечно блестели, он напряженно вслушивался в стоящий вокруг гвалт испуганных ворон и угасающее эхо выстрела.

– Лотте! Ты жив? Не молчи, гнус, Христом заклинаю! – Годелот мог поклясться, что в хриплом голосе слышится едва ли не отчаяние.

– Здесь я… – А дальше вместо слов из горла вырвалось нечленораздельное бормотание. Шотландец неловко зашевелился, пытаясь встать, грудь обожгла боль, и в глазах вдруг потемнело…

* * *

Он очнулся от прикосновения холодной влажной ткани к рассеченной щеке. Лба коснулась рука, теплая и упоительно живая. Исчезла, послышался плеск, и снова к лицу прильнуло холодное полотно. Годелот медленно открыл глаза и попытался вздохнуть, но помешала тугая повязка на груди.

– Наконец-то очухался, – как сквозь толщу воды донесся сварливый голос Пеппо, в котором предательски прорывалось облегчение.

Шотландец невольно ухмыльнулся – тетивщик был верен себе. С трудом приподнявшись, Годелот огляделся. Он лежал на собственном колете в тени дубовых стволов за стеной замка. Рядом Пеппо сосредоточенно мочил в колодезной бадье, снятой с крюка, окровавленный лоскут.

– Лежи, дурище! – обернулся он к Годелоту. – Насилу кровь остановил, вот же напасть.

Годелот, не споря, откинулся наземь – в глазах мелькали черные точки. А Пеппо продолжал недовольно бормотать:

– Я кого предупреждал? Так нет же, полез голыми руками в печь, герой…

– Зачем ты пошел за мной? – прервал кирасир воркотню тетивщика. – Я бросил тебя посреди выжженной земли, как последняя сволочь.

Пеппо хмыкнул, отжимая лоскут:

– Ну как же. Надеялся, что тебя уже какой-нибудь перекладиной прибило. У меня башмаки совсем паршивые, твои наверняка покрепче будут.

Годелот рассмеялся, машинально потирая ноющую грудь.

– Не знал, что ты умеешь стрелять из аркебузы. Как ты меня нашел?

Тетивщик пожал смуглыми, почему-то обнаженными плечами:

– Я и не умею. Только чистить обучали и заряжать. Вовремя вы лаяться начали. Дорога-то одна, мимо замка не промахнешься. Во

двор вошел, а дальше на вашу брань метился. Если б ты шум не поднял, да вороны глотки не драли – мне б вовек не приблизиться к вам незамеченным, я спотыкался раз десять, пока аркебузу заряженную отыскал и фитиль запалил. Ну а сукин сын этот так голосил, что целиться было несложно, разве только вот тебя задеть боялся.

– А как же башмаки? – добродушно поддел Годелот. Нервозная многословность выдавала тетивщика с головой. – Да еще Лотте… Меня так только дома называли.

Пеппо яростно оскалился.

– Это я так, сдуру, не мни о себе! – отчеканил он.

Кирасир покачал головой и тут же посерьезнел:

– Спасибо. Не только от смерти, но и от позора уберег.

– Квиты, – усмехнулся итальянец.

А Годелот меж тем ощупал повязку на груди и пригляделся к тряпице, что все еще держал в руках Пеппо:

– Погоди… Это ж твоя камиза. Ты зачем рубашку загубил?

Тетивщик нахмурился, поднимаясь на ноги:

– Так не штанами ж тебя перевязывать, бестолковый. Передохни пока. Я пойду, поищу лошадь этого остряка, едва ли он пешком притопал.

Годелот оперся на локоть.

– Не рыскал бы ты окрест в одиночку. Сам видел, что за волки на графской земле завелись.

Пеппо задумался:

– Твоя правда. Но все равно убираться надо. Куда ты теперь подашься?

Кирасир вздохнул. Давно ли он сам спрашивал Пеппо о том же?

– В Венецию. Я должен уведомить дожа о произошедшем. Враги не появляются ниоткуда. Кто-то непременно за это ответит.

Тетивщик кивнул.

– Значит, в Венецию, – спокойно отрезал он, не дожидаясь возражений.

Глава 5

Бутафор-громовержец

Паолина потуже затянула веревку вокруг норовившего рассыпаться хвороста и хмуро осмотрела охапку. Во дворе под навесом сохла целая поленница отменных дров, но мать все равно посылала ее за хворостом, хотя знала, что дочь недолюбливает это занятие. Наверное, именно поэтому. Паолина подхватила вязанку и неспешно зашагала по просеке: ну и пусть. Сегодня никакой хворост не испортит ей настроения.

Паолина терпеть не могла ярмарок и всегда люто на них скучала. Не то чтобы она не любила танцев или сладостей, но была совершенно не популярна среди сверстников и на праздниках обычно тосковала в компании старших, напуская на себя безразличный вид.

Вот же, казалось бы, незадача… Единственная и обожаемая дочь сельского барышника, девица на выданье, Паолина считалась одной из самых завидных в Гуэрче невест, однако досадно не вышла лицом, была глазаста, большерота, худа, как деревянная кукла, и к тому же отчаянно застенчива. Вдобавок строгая мать и слышать не хотела о цветных лентах, ярких юбках и прочих любимых девушками красотах, утверждая, что хороший вкус никогда не родится из петушиных перьев. А к матушке стоило прислушаться, ибо в молодости та была кормилицей господского сына, немало времени провела в хозяйском поместье и в нарядах смыслила совсем не на крестьянский лад.