Besame mucho, клуша!

Яковлева Анна

А может, и первое, и второе. И зачем весь этот груз таскает с собой на работу? Если неловко чувствует себя в джинсах — на кой черт напялила? Если ссора с близким человеком так отражается на работе — зачем ссориться?

И смотрит на него как жертва на маньяка, мгновенно разозлился Крутов.

— Отлично. Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом, позвоню Дворяниновичу и попрошу, чтобы прислали другого журналиста, — мрачно заявил Василий и сел в машину, оставив Леру стоять на дороге под дождем.

«Фольксваген» мягко тронулся, мигнув габаритными огнями,

развернулся прямо по двойной сплошной и скрылся за лесочком, наползавшим на дорогу.

Такой наглости от дамского любимчика и светского льва Ковалева не ожидала. Не в связи с нарушением правил дорожного движения, а в связи с отсутствием этой самой светскости.

Выйдя из ступора, Лера подняла глаза к моросящему небу, раздула щеки и выдохнула:

— Пфф.

Неудачный день. Неудачный год.

До остановки было километра два, если не больше. Волосы уже прилипли к голове, да и льняной курточки надолго не хватит.

Ковалева достала телефон и попыталась вызвать такси — фиг вам, батарейка разрядилась. Странно было бы… Она скоро не то что телефон забудет на подзарядку поставить, а имя-отчество свое не вспомнит.

И Валерия обреченно поплелась по безлюдной дороге в обратном направлении.

Однако уже через десяток шагов перестала обижаться на судьбу и предалась созерцанию.

Как давно она не была просто за городом, просто на природе. Родным красотам Казя предпочитал чужие острова. А как красиво здесь, елки-палки.

Низкие облака покоились на макушках деревьев, легкий туман укутывал прошлогодние метелки тростника, розовый тальник вдоль ручья и молодую зелень черемухи, размывал, делал прозрачными очертания и краски. Левитан отдыхает.

Похоже, рекламный мужчина прав, пустырь превращается в болото — вон утки и еще какие-то болотные жители садятся прямо в камыш.

Медленно бредя вдоль дороги, Валерия присматривалась к зарослям в канаве, прислушивалась к беспокойным крикам птиц и чуть не налетела на крутовский «фольксваген».

Машина стояла на повороте перед съездом на проселочную дорогу под единственной уже серебристо-зеленой ветлой.

— Садитесь, подвезу! — буркнул Крутов, высунувшись из машины.

Лера уже хотела с достоинством отказаться, но вовремя вспомнила, что достоинство ее несколько дней как попрано. Ускорила шаг и юркнула в салон.

Крутов осторожно, боясь разочароваться, принюхался: несмелые запахи чистоты и нежности стали отчетливыми. Ни о каком разочаровании речи не могло идти — речь могла идти об опасности и бегстве по пересеченной местности куда глаза глядят.

В машине было сухо, тепло, ароматизатор на панели источал запах леса, а поскольку Лера сидела за спиной у Крутова, его сокрушительная красота не действовала ей на нервы, и Лера расслабилась. Оказалось, преждевременно.

— Так что будем делать? — не оборачиваясь, спросил Василий Васильевич.

Лера не поняла, кому был адресован вопрос — ей или молчаливому, остриженному под ноль парню за рулем, и сочла за лучшее про молчать, и так уже успела наговорить лишнее.

— Девушка,

что молчите? — Скульптурной лепки голова повернулась вполоборота, и Лера с мстительной радостью лицезрела негероический профиль. Должно быть, записной красавец не знал, что в этом ракурсе он теряет очки.

— Василий Васильевич, — как могла, надменно произнесла Ковалева, протягивая удостоверение, — хочу напомнить: я журналист, собственный корреспондент газеты «Губернские ведомости» Валерия Ковалева.

Крутов даже не взглянул на удостоверение:

— Вы не ответили. — Доморощенный политик то ли не жаловал журналистов вообще, то ли за что-то недолюбливал собкора Ковалеву персонально. Знать бы за что.

— Будем работать, — с напускным оптимизмом сообщила Ковалева, наслаждаясь изъяном в облике Крутова — незначительным искривлением носа, который обнаруживался, если смотреть сбоку и немного снизу, с той позиции, в которой находилась Лера.

— А поконкретней можно?

— Вы будете заниматься своими обычными делами, а я буду рядом, как ваш биограф.

— И в результате сочините слезоточивую историю для домохозяек о трудовых буднях депутата Крутова?

— Почему же слезоточивую?

— А разве это не ваш стиль: писать мартирологи по поводу вырубленных лесов, загрязнения рек, атмосферы и почвы? На самом деле, — упредил Крутов Лерин возмущенный вопль в защиту природы, — вы неверно информированы, мне от вас такая жертва не нужна, вам не придется проводить со мной много времени. Я вам вообще не нужен. А на пустыре мы встретились, чтобы вы убедились своими глазами, что ситуация аварийная, грунтовые воды топят военный городок. Но если вам это все неинтересно, то не стоит и браться за статью. Насильно мил не будешь, так ведь? — Крутов обернулся к Лере и одарил игривым взглядом. «Что, птичка, попалась?» — читалось в этих лукавых, не знающих отказа глазах.

От этого взгляда Лера задохнулась, как на шквальном ветру. Хозяин «фольксвагена» уже отвернулся, а Лера все не могла восстановить дыхание.

Внутренний голос подсказал, что это провокация, но Лера повелась:

— Василий Васильевич, а хотите, потрясем ваших избирателей? Представим вас спасителем и перечислим все ваши подвиги. Могу изложить события в духе эпических сказаний. Такую, знаете, наваяю оду: «Слово о Крутове». Как у Ломоносова, «На день восшествия Елизаветы Петровны…» — в смысле, на всероссийский престол.

Кожаное сиденье под Крутовым заскрипело, он положил локоть на спинку и с интересом воззрился на собственного корреспондента «Ведомостей». Еще упругая щека образовала складку и нависла над белоснежным воротником рубашки — куда смотрит личный имиджмейкер?

А Лере точно вожжа под хвост попала.

— Царей и царств земных отрада, — декламировала она, возведя глаза к обтянутому перфорированной кожей потолку «фольксвагена» и помогая себе рукой, — возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда… Так пойдет? Или классицизм не уважаете? Хотите ближе к сегодняшнему дню? Может, тогда сатира? Кого предпочитаете?