Беседа современного человека, утомленного жизнью, со своей душой
Шрифт:
21-го пришла невероятной красоты дама (прима-балерина). Словно она взяла все лучшее у двух моих подруг - Иры Полянской и Марины Абашевой. Мерцающие глаза с прищуром - неизъяснимое сочетание романтизма и мудрости сразу. Низкий волнующий голос... издала пять сборников стихов. Три часа заполняла анкету (чтоб было, как на сцене, каждое движение ручки - это танец, и я любовалась). Первую анкету она испортила, ничего, я дала другую. Мне безумно было некогда (дневное время так дорого!). Хотелось дописать новый рассказ для Асланьяна (он звонил и просил). В общем, для газеты одной новой... Но дело нужно довести до конца, все анкеты заполнить! Наконец моя красавица поднялась и... взяла с собой анкету, положив ее в сумочку! Она, видите ли,
– хуже, что ли, Омска?! Ничего не помогло, увы. Она так и ушла с анкетой! "Чудечко на блюдечке", говорила про таких моя бабушка. Мне хотелось кричать вслед ей: "Совесть у вас есть, нет?" Но я знала бесполезно. Просто села и заплакала.
– Мама, да ты съешь шоколадку! Сладкое снимает стресс! (а балерина принесла шоколадку).
И я, не любящая сладкого (после гепатита), стала его пожирать, чтобы успокоиться. Да и вообще, во всем есть что-то хорошее: дети хоть вкусного поели, энциклопедисты нас баловали (то торт, то печенье, то конфеты). Но были и такие, что живут хуже меня. Многие поэты приходили в резиновых сапогах, которые уже никто не носит в наше время! Так что я не одна в Перми бедствую, вот что! У многих в одном кармане сочельник, а в другом - чистый понедельник, как говорила опять же моя бабушка.
Вообще, уроки энциклопедистов были разные. Например, такой: в один день с утра пришел коммунист, который читал три часа свои стихи про ненависть к Шендеровичу и Киселеву, которым давно пора "сидеть на нарах в лагерях!". Я стала в ужасе возражать: опять о лагерях мечтаете! Да когда же это кончится! А он мне про идею золотого миллиарда: мол, земля не выдержит всех, и Запад тайно задумал уморить всех, кроме одного миллиарда избранных...
– Я сам лагеря ненавижу, я лежал в больнице с гэбэшниками двумя старыми, они хвастались, что по телефонной книге брали "врагов народа", я ушел из этой палаты, не смог долечиться с ними рядом... Но заслужили ведь некоторые - нынче - лагеря, правда?!
– Такой вот винегрет, - говорила я вечером поэту Сене Ваксману.
– Он в конце еще попросил меня мышцы пощупать! Сильные мышцы у коммунистов! Боюсь, что много бед они нам принесут, если снова к власти придут... о, мышцы есть! Ужас какие мышцы! Беда! Сколько агрессии!!!
– Вот что, я пойду - вижу, ты еще от коммуниста не отошла!
– и Сеня стал собираться.
– Я отошла, отошла!
– закричала я.
– Не уходи!
И мы провели чудесный вечер! Он читал свои стихи:
– Соловьиха соловью:
"Ай лав ю".
Лебедь лебедихе:
"Их либэ дихь".
– Сеня, слушай, это останется в мировой литературе! Да-да! восклицала я, осознав уроки энциклопедической эпопеи (Господь награждает за терпение - после коммуниста придет демократ и согреет душу).
– Мне приснился сон, что "Бег" Булгакова расшифровывается как "Белая гвардия", - рассказывал Сеня.
А я срочно схватила свои краски и стала писать для гостя особенную сирень, какая получится именно под этот наш общий разговор; я уж знаю, что сирень только так и нужно писать: под человека, под дорогого, а то получается не сирень, а икра сиреневая. И вот парну'ю еще картину я вручила гостю (чтобы нес за уголок). А теперь боюсь позвонить и спросить: как довез?.. вдруг испачкал костюм... или кого-то из пассажиров в транспорте, а они - штраф потребовали, компенсацию там... Но позвоню, извинюсь за свою глупость, которая от сердца, конечно, но... Надо, чтоб ум от сердца был! Умосердце! Правда, я уж знаю, что сведение ума в сердце свершается по благодати. Надо
Самые долгие диалоги возникали уже в прихожей, когда гость одет и обут. Как опять же говорила моя бабушка: "Не бойся гостя раздетого, а бойся гостя одетого".
– С кем ты борешься, Нина? (Лицо у меня такое? Вот так-то!)
– Я всю жизнь борюсь с бедностью. А что?
– Ты с братом борешься. Бедность - брат писателя...
– Лучше с братом бороться, чем с сестрой (краткость - сестра таланта).
Мне очень понравился актер В., который издал свою книгу стихов роскошно: с иллюстрациями одного из лучших пермских художников. И стихи того стоили, но... он занял под это дело две с половиной тысячи долларов. А тут кризис! Рубль упал, и артисту пришлось продать квартиру, чтобы расплатиться с долгами. Теперь книга стихов есть, а квартиры нет. Но он верит, что все обойдется, читать так легко свои стихи. По телефону говорил - в ответ на мое: "Я картинами отдарюсь за ваш труд" - "Нет, мне некуда их повесить", а тут увидел и сразу захотел портрет Марины Цветаевой... И я сняла его со стены для В.
Все эти дни мы искали Колю Бурашникова. Еще один поэт лежал в отключке, наглотавшись каких-то таблеток, и отец его по телефону говорил мне все, что думает о моей роли в алкоголизме сына: "...Если б вы хоть раз прямо ему сказали, что презираете..." И я - терпимая ранее - тут решилась. Когда поэт пришел ко мне заполнять энциклопедическую анкету, я сказала:
– Вы думаете, что топором не убиваете родителей, так вы лучше, чем убийцы? Вы - хуже! Потому что людям показываете обманную сторону. А это садизм - медленно убивать, каждую минуту... Когда убийца топором по голове дает - убитый в рай попадает... как невинно убиенный!
Поэт без памяти схватил анкету и убежал, не заполнив, бормоча про то, что потом занесет, и пр.
Юра Беликов мне прочитал стихи Виктора Черепанова, прошедшего лагеря:
Гром победы Октября,
Красноконный эскадрон
Раздували наше "я",
Как у кобры капюшон.
Я бросилась искать телефон этого поэта.
А еще один известный поэт (Ф. В.) заявил моей подруге: на кого работает Горланова - она на Сороса работает! А он преступник. Я спросила: так он отказывается заполнить анкету?
– Да, отказывается, говорит подруга, но ты не очень-то расстраивайся, да не рыдай ты! Кстати, порыдать полезно: есть такая книга про "рыдающее дыхание", оно исцеляет многие болезни... в общем, отрыдаешься - напиши рассказ "Как я работала на Сороса".
С таким вот рыдающим придыханием я обратилась к следующей подруге, чтобы она заполнила анкету, ибо Сорос - благодетель, его грант поможет культуре и прочее, а подруга мне в ответ: "А я тоже с подозрением к нему отношусь". Вот те раз! Академик Лихачев - без подозрения, а тут в Перми многие - с подозрением... Почему? "Он же делает так много добра!" - "Да, делает много добра, но вопрос в том, что он хочет получить за него!" Вот те раз! Отвечаю: "Сказано: по плодам их узнаете их". А не сказано: подозревайте всех добрых людей...
Другой спор у меня произошел с К. Я поила его (и его жену) чаем. Песка уже не было, чай - последний, бледный... И говорю так, извиняясь: "Ну, бедна наша жизнь, но что слаще-то есть нашей работы зато..." И как К. взвился! Что? Слаще! Да его тошнит и рвет всегда, когда он пишет стихотворение. Я хотела сказать было: "Пить надо меньше", но вовремя сдержалась. Один поэт уже убежал от моих поучений, хватит. "Почему же вы пишете стихи, если так тяжело они вам даются?" - "Надо же чем-то расплачиваться за жизнь". Ну вот: слова высокие, но одних стихов-то мало! Как будто можно отделаться только писанием стихов! Это атеисты думают, что без покаяния можно расплатиться...