Исторически Церковь облекалась в разные формы; например, сейчас в качестве этой формы мы имеем византизм; и часто бывает, что Православие и византизм в умах людей прочно сливаются в одно, так что отними от Православия византийские формы — и люди скажут: ну нет, это не Православие, а модернизм какой–то. Мы рассматривали уже с вами, как
с Церковью сплетается язычество, лубочность, псевдомистицизм, чудесности, апокалиптика и порой просто, говоря грубо, психическое нездоровье и бабьи басни; и все это позиционирует себя как Церковь, как нечто неотъемлемое от нее. Так вот, чтобы нам остаться на узком и тесном пути, ведущем к Богу, — необходимо крайнее трезвение и рассуждение. Они требуют, опять же, свободы, не–боязни мыслить, — но и, в связи с этим, ответственности и некоего качества, которое я бы назвал «историчностью» — чувства и знания истории Церкви. Все это нужно нам не просто ради интереса, не для того, чтобы что–то ругать или осуждать, и, конечно, не для разорения церковной дисциплины, не для превозношения и презорства, а лично для себя, чтобы мы сознавали свою принадлежность именно к Христовой Церкви (а не византийской, лубочной, народной и проч.) и избегали тех ошибок, о которых шла у нас речь.
Наконец, четвертое, что нам необходимо, — это подвиг. Я всегда подчеркивал, что и для достойного участия в Таинствах, и для восприятия и понимания Св. Писания, и для усвоения и навыка разбираться в Св. Предании — необходим нравственный труд, личное усилие человека жить по заповедям Господним. Вот и заканчиваем мы этим напоминанием — жизнь в Церкви есть именно жизнь — не просто познавательный процесс лежа на диване. А так как мы имеем дело с нашим падшим естеством, а также с духами злобы поднебесными (см. Еф. 6:12), то этот нравственный труд, этот процесс жизни приобретает значение с большим усилием, рассудительностью и умением совершаемого подвига самопротивления и самопонуждения — приложения
к себе нравственного учения Церкви. Но не только аскетической, сугубо церковной стороной должен ограничиваться нравственный труд. Сейчас подвиг нужен для того, чтобы просто быть нормальным человеком — внимательным к другим, уважающим их, добрым, ответственным, мужественным, не тяжелым для ближних — воспитанным, культурным, образованным, тактичным и деликатным. Не надо думать, что церковная аскетика — одно, а это — другое, второстепенное, ненужное. Как раз умение и мудрость христианина заключаются и в том, чтобы эти внешние социальные формы наполнить христианским содержанием, — и это не меньший подвиг, чем собственно аскетический. Чтобы не получилось так: был человек нормальный; уверовал, ударился в аскетику — и стал нравственным уродом, совершенно непереносимым для ближних, которые, кстати, судят о христианстве по этому человеку. Так что, коль скоро мы осознали себя христианами, то мы вынуждены браться за подвиг, потому что христианство — не умозаключение, а именно жизнь. Но некоторые скажут: «Вот ужас, вся жизнь — подвиг без передыху: что же это за жизнь–то вообще?» Это как раз и есть настоящая жизнь, и Господь обещает нам именно в подвиге утешение от Себя: иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11:30).
И если христианин так живет, то он совершенно отчетливо ощущает, что христианство — это вечная молодость, бодрость, свежесть, это полнота жизни; оно никогда не может быть скучным, неинтересным. И я всячески желаю, чтобы наша святая религия никогда не превратилась для нас в рутину и обязаловку, чтобы мы восходили, как говорит Писание, «от силы в силу» и помнили завет апостола Павла: Всегда радуйтесь (1 Фес. 5:16). И это, кстати, потребует от нас и труда, и усилий, и самого настоящего подвига.