Беседы с королем Цурри-Эшем Двести десятым
Шрифт:
– О, им и не придется играть, друг мой, – тонко улыбнулся король.
– Не понимаю.
– Однако, Саша, порой вы удивительно непонятливы. У них действительно будут сильные сердечные приступы.
– Но…
– Об этом позаботился департамент здоровья. В детали я не вхожу, но думаю, что что-нибудь они им дадут.
– О-о, ваше королевское величество! Чтобы судить о распространении благородных чувств, вы заставляете страдать пятерых ни в чем не повинных эшей.
– Не понимаю.
– Им же будет больно, они будут мучиться. Им будет страшно.
– Ну
– Значит, эти пятеро добровольно согласились испытать сердечный приступ? Правильно ли я вас понял, ваше величество?
– Не совсем. Они согласились выйти на улицу, но они не знают, что их ожидает. Я люблю делать своим подданным сюрпризы. И потом, вы сами сказали, что поведение их должно быть достаточно естественным. Замечательный эксперимент, а? А мы с вами будем наблюдать за тем, что с ними случится.
В который раз я спрашивал, что представляет собой существо, сидевшее сейчас передо мной с самым добродушнейшим и горделивым видом. Так ли он бесчеловечно жесток или искренне не в состоянии проникнуться чужой болью? И не мог дать себе ясного ответа, потому что истина, как это она любит делать, скрывалась где-то посредине.
– Но позвольте, ваше величество, спросить. Надеюсь, приступы не будут чрезмерно сильными.
– Ах, вы опять о своем, – раздосадованно сказал король. – Вот вы мне рассказывали о своей медицине, о науке. Сколько тысяч раз вы ставили опыты на животных?
– Но они же…
– Вы хотите сказать, не понимают? Но ведь чувствуют! И страдают! Мы же никогда на Эше не ставим опыты на животных, хотя наши тупы физиологически очень близки к нам. Мы ставим опыты исключительно на эшах. На добровольцах или на осужденных. У нас даже наказание есть специальное. Приговаривается, допустим, к медицинскому эксперименту такой-то степени сложности. Но хватит об этом. Располагайтесь поудобнее, через несколько минут мы включим экраны мониторов.
Ярко вспыхнули пять экранов. На всех них ритмично покачивались изображения улиц, и нетрудно было догадаться, что передатчики были закреплены на идущих эшах. Внезапно на одном из экранов картинка дернулась, здания описали дугу, а динамик донес до нас стон.
Не могу сказать, что я как-то особенно отзывчив к чужой боли. Иногда я кажусь себе суховатым и даже бесчувственным человеком, но на этот раз все во мне сжалось от острой жалости к незнакомому трехглазому существу, упавшему сейчас по нелепой королевской прихоти где-то на улице столицы. Два ли у тебя глаза, три или вовсе нет – не имеет никакого значения. Если любое живое существо, способное ощущать боль и ужас, страдает, мы, земляне, выкорчевавшие из себя древний слепой эгоизм, всегда стремимся помочь ему, разделить одиночество мучений. Я не мог помочь безвестному мне эшу, не мог позволить себе вскочить на ноги и с наслаждением влепить увесистую и заслуженную оплеуху королю эшей. Я мог только мысленно скорчиться вместе с упавшим, видеть опрокинутый тротуар совсем близко
Из динамика послышались торопливые шаги, и на экране показался эш. Вот он побежал, приближаясь, заполнил собой экран.
– Вот удача, – послышался его голос, слегка запыхавшийся от бега, – это же помощь заболевшим или пострадавшим на улице или в общественных зданиях. Целых пятнадцать очков, подумать только! Только бы он не испустил дух, а то от пятнадцати очков останется всего пять. Та-ак… Слава королю, жив, кажется… Гм… что же делать… пойти вызвать медицинский экипаж, а вдруг пока кто-нибудь еще появится… Нет, надо подождать стражника, а то вообще не зарегистрируешь доброе дело, иди потом доказывай.
– Бо-ольно, – прошептал лежавший эш, – помогите… в груди…
– Ничего, ничего, потерпишь. Вот зарегистрирую добро, тогда и вызовем экипаж.
Внезапно послышались торопливые шаги. Подошел еще один эш.
– Это что такое? – строго спросил он.
– Да вот, свалился, жалуется, в груди болит, жду стражника, чтобы зарегистрировать доброе дело. Пятнадцать очков – не шутка.
– Не шутка, – охотно согласился подошедший эш. Был он велик ростом, и передние его глаза смотрели зло и подозрительно. Он оглядел лежавшего, перевел взгляд на второго эша, подозрительно ощупал его глазами и спросил:
– А почем я знаю, что ты не врешь? Бывают, говорят, случаи, когда сами эшей с ног сшибают, а потом требуют очки за помощь…
– А вы кто такой, чтобы выговаривать мне? Вот крикну сейчас стражника…
– Я тебе крикну. А ну, беги отсюда, пока я тебе все три глаза не прикрыл. Понял? Или тебе больше кулаки понятны? Ну?! – Он сжал кулаки и надвинулся грудью на противника. Тот мгновение колебался, потом отступил на шаг.
– Да вы что? – заныл тонким плаксивым голосом первый эш.
– Это что же получается, я нашел этого типа первый, наклонился над ним, жду стражника, чтобы зарегистрировать доброе дело, а у меня его хотят оттяпать!
– Я те оттяпаю, – зло буркнул высокий эш. – Ты его сам с ног сбил, по всем твоим трем глазам вижу, что ты за штучка. Беги, пока я тебя сам стражникам не сдал!
– По-омогите, – застонал лежавший эш, но спорившие даже не обратили на него внимания.
– Пятнадцать очков захотели! – взвизгнул первый эш. – Нет уж, я за свое благородство глотку всем перегрызу!
– Ты? Глотку? – засмеялся высокий. – Мозгляк! Запахло очками – и все на свете забыл, даже разум потерял. Ты мне глотку перегрызешь? Да я сначала…
– Бо-ольно, – снова застонал лежавший.
– Будет больно, – рассудительно сказал высокий, – когда за очки бог знает что готовы вытворять. Совесть совсем потеряли. Последний раз предупреждаю, вали отсюда подобру-поздорову, а то вместо очков раздерет тебя чудовище на сорок частей. Ну!
Первый эш коротко вскрикнул, наклонил голову и попытался боднуть высокого, но тот ловко увернулся, нанес короткий удар нападавшему в голову, и тот со стоном рухнул на тротуар рядом с жертвой эксперимента.