Беседы с Сократом

Радзинский Эдвард Станиславович

Молчание толпы.

(Ученикам.) Мне хотелось, чтобы вы, беседовавшие со мной, рассказали впоследствии, что я был осужден не потому, что мне не хватило доводов на суде. Доводы мои не слушали. Вместо них сограждане ждали только покаяния. Ждали, чтобы я отрекся от себя словом, сказал все, что привыкли здесь слушать от других.

Ропот толпы.

Но все вы помните: в дни молодости, когда я сражался с оружием за великий город Афины, мне не раз угрожала смерть. И никогда я не прибегал к бесстыдству и трусости. А ведь на войне, как в суде, так легко убежать от смерти. Надо только бросить свое оружие и обратиться с мольбой к преследователям. Надо только забыть себя и согласиться делать что угодно... Нет, избегнуть смерти не трудно, труднее избегнуть человеческого падения. Оно настигает быстрее смерти. И вот меня, человека старого и оттого медлительного,

легко настигла стремительная смерть. А вот моих обвинителей, людей молодых и проворных, настигло то, что бежит быстрее смерти, – человеческое падение... Время перед смертью благоприятно для предсказаний. И поэтому, умертвившие меня сограждане, я хочу предсказать вам будущее. Убив меня, вы думаете избавиться от необходимости давать отчет в праведности жизни своей. Но случится обратное! Ведь это я сдерживал до сих пор всех ваших обвинителей. Ведь это мой авторитет не давал раскрыть им рта, потому что всем было известно, что судил Афины один я! Теперь у вас появится тьма новых обличителей, и они будут беспощаднее – оттого, что будут моложе!.. И еще. Я хочу обратиться ко всем, кто голосовал за мое оправдание. Побудьте со мной, друзья мои, пока не истекло время моей речи. Не печальтесь обо мне. Если правду говорят, что умереть – это значит стать ничем, тогда смерть – это сон без сновидений. Тогда она для меня просто приобретение. Ведь если сравнить ночь, когда спал крепко и даже не видел снов, с большинством ночей, таких трудных, таких беспокойных, особенно в моем возрасте, – я уверен, что всякий, даже сам царь, изберет эту спокойную ночь... С другой стороны, если правду говорят, что смерть – это переселение душ отсюда в иное место, и если верно предание, что в том месте находятся все умершие до нас, – тогда есть ли что-нибудь заманчивее смерти? Ну, представьте себе, увидеть вместо всех этих рож (жест в сторону обвинителей) лицо Орфея или лицо Гомера... Да, я готов умереть тысячу раз, если это правда! И уж там-то мне дадут наконец спокойно разбирать поступки тамошних обитателей! Без страха наказания! Вы представляете, какое мне готовится блаженство? Я испытаю тех, кто истинно мудр или только казался нам мудрым, кто затевал великие войны и истреблял целые народы. Я смогу без страха развенчать одних и уверовать в других.

Ропот толпы: «Довольно! Последнюю просьбу, Сократ!»

Что ж, с легким сердцем. Я прошу вас, сограждане, о моих сыновьях.

АНИТ усмехнулся.

Да, ты так мечтал услышать об этом, Анит, сильный Анит, победительный Анит, и вот я прошу о своих детях. Если когда-нибудь, афиняне, вам покажется, что сыновья мои заботятся о деньгах, о должностях, о красивых речах больше, чем об истине и добродетели, донимайте их так же беспощадно, как донимал вас я! И если они, не представляя из себя ничего, вообразят о себе многое, – укоряйте их так же беспощадно, как укорял вас я. И тогда вы воздадите по заслугам и мне и моему потомству. Вот все, что я прошу у вас перед смертью. Но пора идти отсюда: мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. А что из этого лучше, неведомо никому, кроме богов.

Шум расходящейся толпы. К СОКРАТУ бросаются ученики. Одновременно подходит ТЮРЕМЩИК

ТЮРЕМЩИК Будем одеваться, старичок' (Начинает заковывать в кандалы руки и ноги Сократа.)

ПЕРВЫЙ. Ты был сегодня, как прежде. Я преклоняюсь перед тобой. Я все записал.

Подходят АНИТ и МЕЛЕТ.

АНИТ. Прощай, Сократ!

МЕЛЕТ. Рад, что ты счастлив умереть, рад, что мы совсем не огорчили тебя.

СОКРАТ. Я тоже поздравляю вас, мои обвинители. (Подставляя руку тюремщику.) У убийц и у убитых ими – одна судьба. Если чтут убитого, обязательно помнят убийцу. Значит, покуда буду бессмертен я – будете бессмертны и вы. А молодому Мелету это так необходимо, ведь он поэт. Ну, радуйся, юноша! В твоих яростных глазах, в твоих нервных руках уже нет тления! (Хохочет.)

Врывается КСАНТИППА с детьми.

КСАНТИППА Сократ! Подлый! Сократ! Что ж ты наделал! (Бросается на тюремщика с кандалами.) Не трогай его, негодяй, у него больные ноги!

Ее оттаскивают ученики.

(Вырывается) Сократ! Любимый! Отец дома!.. Кричите!

Дергает за уши сыновей.

Сыновья вопят. Стража уводит СОКРАТА. За ним идут ученики. Остаются уснувший ЛИКОН, вопящая, подняв руки к небу, КСАНТИППА и испуганные дети.

Афины. Глубокая ночь. У дома гетеры ГАРПИИ. Появляется МЕЛЕТ с факелом. Он пьян.

МЕЛЕТ (тщетно стучит в дом). Я – бессмертен! Я – бессмертен!.. Открой, шлюха! Я разбужу всю улицу...

Открой, девка, Мелету, имя которого в веках.

Из дома ГАРПИИ выходит АНИТ. С ним – РАБ с факелом.

АНИТ. (Хохочет.) Значит, мы оба? (Хохочет.)

АНИТ. Опять пьян? Ты быстро пристрастился... Я жду тебя, Мелет.

МЕЛЕТ (хохочет). Где?

АНИТ (насмешливо). Ты забыл?– Ведь сегодня я должен официально представить тебя священному Хору.

МЕЛЕТ. Думаешь, я скоро отсюда освобожусь? (Хохочет.) Думаешь...

АНИТ. Я жду тебя у стены Кимона. До встречи!

В доме гетеры ГАРПИИ. МЕЛЕТ и ГАРПИЯ.

ГАРПИЯ. А где треножник, поэт?

МЕЛЕТ. К чертям треножник! Что он здесь делал? (Хватает амфору и разбивает ее.) Молчать!

ГАРПИЯ. Федр!

Входит РАБ огромного роста.

Ударь его, Федр!

МЕЛЕТ. Ты что... свободного грека...

РАБ бьет его.

ГАРПИЯ. Еще раз, Федр.

РАБ снова бьет. МЕЛЕТ падает.

МЕЛЕТ. Не надо.

ГАРПИЯ. Не надо его больше бить, Федр.

РАБ уходит.

МЕЛЕТ (сидя на полу). Ты меня любишь?

ГАРПИЯ. Я тебя очень люблю, козочка!

МЕЛЕТ (сидя на полу). Я тебя страшно люблю. Хочешь, я на тебе женюсь? Великий Перикл женился на Аспазии, а она тоже была шлюхой. Ну и что? Сама богиня Венера, разве она не...

ГАРПИЯ. Федр!

Входит РАБ.

(Мелету.) Сколько раз я тебе говорила, птенчик, что запрещаю при мне оскорблять богов. Я боюсь. (Рабу.) Федр!

МЕЛЕТ (вскакивая). Не надо меня бить...

ГАРПИЯ. Он ударит не больно. Просто чтобы боги видели, что я их чту.

РАБ бьет и уходит. МЕЛЕТ снова на полу.

Бедняжечка, нельзя оскорблять богов. И очень плохо, что козочка напился и не принес мне треножник. Ведь ты меня любишь?

МЕЛЕТ. Да! Да!

ГАРПИЯ. А сейчас ты пойдешь к Аниту и попросишь у него денежки. Он мне сам говорил, что ты можешь у него их попросить.

МЕЛЕТ. Плевал я на деньги.

ГАРПИЯ. Какая сердитая у меня рыбочка. Очень хорошо, что ты на них плюешь. А ты их для меня попроси. (Сухо.) И без денег не приходи. И обязательно чтобы был в новом хитоне. Федр!

Входит РАБ.

Проводи господина к Акрополю, его там ждут. (Нежно.) Надо уметь любить женщину, дорогой! Прощай, любимый, и возвращайся быстрее.

РАБ выталкивает МЕЛЕТ А и тотчас возвращается.

(Рабу.) Эту записочку ты передашь актеру Килликию, такой белокурый, совсем молоденький. Скажи, что я жду его завтра.

Афины перед рассветом. Акрополь. ХОР и АНИТ. Появляются РАБ с факелом и МЕЛЕТ.

МЕЛЕТ (Аниту). Мне нужны деньги. Мне нужны эти совиные рожи на золоте – деньги твоих Афин.

АНИТ. Лес плодит сов, но я не рожаю деньги, добрый Мелет. Кроме того, по-моему, ты здесь не за тем: Хор выстроился – и все внимают и ждут твое сочинение.

МЕЛЕТ. Песню захотели? Ну что ж, я прочту вам песню. Она называется... Нет, название потом. (Читает.)

Если ты скажешь, что я ослеп,Я выверну веки и выдавлю глаза.Если ты скажешь, что я немой,Пусть вырежут мне язык.Если ты скажешь, что я уже мертв,Убью самого себя.Чтобы правою всегда оказалась ты,Вечно лгущая и недостойная...Ты – как проезжая дорога,По которой ездит всякий,Но я молюсь тебе.Ты – как захватанный руками сосуд,Откуда не пил только ленивый.Но я молюсь тебе.О будь чиста, как красива,О будь чиста, как пошла,О будь чиста, как похотлива!О будь чиста, как зла!Обмани меня любовью,Я буду рад.Обмани меня слезами,Я буду рад.Потому что буду знать,Что на мгновенье,Что, хоть обманывая,Ты подумала и обо мне.Кто любил недостойную,Кто любил продажную,Тот изведал бездны,Тот знает тьму,Тот достоин прощения неба.