Беседы. Очерки
Шрифт:
Конечно, зигзаги истории непредсказуемы. Но созданная демократическая основа жизни не требует тоталитаризма. Тоталитаризм должен иметь какую-то идею. Гитлеризм имел идею превосходства немецкой расы, наш тоталитаризм имел идею строительства коммунизма. Сейчас равнозначной идеи нет, а тоталитаризм на пустом месте не может привлечь людей.
— В одном из интервью Вы сказали, что от Вашего времени ничего не осталось. Жалеете о том времени?
— Советское время ушло в прошлое — как Атлантида. О Древнем Риме знают нынче больше, чем о недавнем прошлом. Что знают о советском времени те, кому сегодня лет двадцать? В лучшем случае — что это было
— Все хорошее порушили, ничего позитивного взамен не создали… Что же у нас за страна такая несчастная? И при этом все время твердим о каком-то особом, избранном пути России.
— Терпеть не могу все эти разговоры. Все эти досужие рассуждения об избранности, соборности и прочей белиберде вызывают у нормального человека лишь раздражение. Как, впрочем, и утверждения, будто русские умеют только водку пить, матом ругаться да на печи валяться. Нельзя одним цветом рисовать коллективный портрет народа. Мы умеем работать — и много, и умно, и талантливо. Правда, если есть интерес. В нас столько всего намешано… Вспомним, к примеру, Великую Отечественную и мощнейшее партизанское движение, подобного которому не знала ни одна страна. Разве людей кто-то силой гнал в лес? Нет, они шли добровольно. Или, допустим, случаи массового героизма на фронтах. Разве это не характеристика народа? Объективно говоря, мы должны были проиграть немцам — по всем параметрам. Но победили, ибо вели справедливую борьбу за родную землю, за национальное достоинство.
— И все равно между нами и остальным цивилизованным миром — пропасть.
— Не все так страшно, хотя, не спорю, уродливые черты прошлого нет-нет да и проявляются. Скажем, искренне ненавижу стукачество, но это позорное явление по-прежнему живо. Впервые масштаб доносительства я смог оценить в конце 1950-х, когда из зон стали возвращаться реабилитированные и наружу начали выплывать имена стукачей. Эти люди остались безнаказанными, они соорудили целую систему самооправдания, как-то даже умудрялись отмыться в глазах близких, знакомых… Строго говоря, одна половина наших сограждан стучала на вторую… Слабым утешением может служить то, что доносительство развито и на Западе. Там законопослушным и добропорядочным гражданином считается тот, кто без колебаний закладывает соседа, припарковавшего машину в неположенном месте или бросившего окурок мимо урны.
Наша беда, что у нас очень мало людей, которым веришь, на которых хочется быть похожими. Людей уровня Сахарова, Лихачева, доктора Рошаля…
Сегодня, к сожалению, культовыми фигурами становятся тусующиеся в столичных кабаках светские львицы наподобие Ксении Собчак. Если допустить, что это действительно культовая фигура, то бедное наше время, жалкое наше общество. Сейчас царит культ людей, которые имеют деньги. Все у нас на продажу: и суды, и милиция, и медицина, и поступление в любой вуз. Часто чиновники говорят: в России становится все больше людей, которые живут благополучно. Но не сюда надо смотреть! Да, дворцов все больше. Но рядом с ними люди роются в помойках. Это ненормальное соседство дворцов и бараков отвратительно.
Я часто бываю на Новгородчине, в Старой Руссе. Когда проезжаю мимо богатых вилл и особняков, то знаю, что безошибочно всех их владельцев можно скопом сажать. Или судить, во всяком случае. Мне говорят: владельцы этих домов — способные коммерсанты. Думаю, это не совсем так. Среди них много и просто откровенных бандитов, воров и жуликов. Кто-то предлагает: давайте отнимем у богатых их замки, деньги и все поделим между бедными… Но так опять начнется гражданская война. И, кстати, куда мы то, что экспроприируем, денем? Детский сад из каждого особняка
— Даниил Александрович, на Руси воровали всегда, но такого беспредела, как сейчас, по-моему, еще не было. И исполнительная, и законодательная, и даже судебная власть поражены коррупцией.
— Вот это действительно страшная болезнь нашего общества. Честная жизнь перестала пользоваться уважением во всех слоях общества: и у молодежи, и у людей старших возрастов. Никто не уважает честность. Почему? Потому что кругом все берут. Взятка стала способом решения любых вопросов. Просьбы, хлопоты и так далее — все сводится к тому, сколько надо заплатить. И никто уже даже не стесняется открыто говорить: хотите, чтобы ваш сын поступил в институт, — заплатите. Берут от мала до велика, от маленького чиновника до большого. Появились даже термины — этот закон взяткоемкий, а этот менее взяткоемкий. Никто не стыдится даже признаваться в этом, никто не краснеет. Этому способствует полная безнаказанность. Не судят. Один процесс затеяли за все время над Ходорковским. Наверное, его надо судить, раз не платил налоги, но почему только его одного? И почему не судили налоговую службу, которая столько лет хлопала глазами?
Когда-то великого нашего писателя и историка Карамзина, выехавшего за границу, спросили: «А что там, в России?» Николай Михайлович ответил одним словом: «Воруют!» Это случилось в 1803 году. В России воровали всегда — и во времена Петра, и до Петра. Брали взятки, занимались поборами, лихоимством, казнокрадством… Только ли в России этим занимаются? Нет, конечно. Но в России — в особо крупных размерах. Почему? Я нахожу единственное объяснение. Потому что в России не было частной собственности. Не было понятия «мое». А были понятия «чужое», «казенное». Настоящая частная собственность во всем мире добывается трудом, изобретательством, коммерческим талантом. Наживается из поколения в поколение. Там человеку и в голову не придет выяснять, почему у соседа дом лучше, чем у него.
В России у частной собственности не было нравственной силы. Ни до революции, ни при советской власти, ни теперь. Неимение своей собственности, отсутствие уважения к чужой и рождают воровство. «А почему нельзя воровать, если те, кто наверху, также тащат, но в гораздо больших размерах?» — так рассуждают сегодня многие люди.
И никто не стыдится, вот что самое ужасное. Отсутствие стыда стало нормальностью жизни. Берут — от гаишника до министра. И считают, что это в порядке вещей. Ни судебных процессов, ни морального осуждения. Само общество не хочет с брезгливостью относиться к хапугам и казнокрадам. Даже интеллигенция молчит. Почему? Потому что сама до безобразия обнищала. Научная интеллигенция всегда была очень моральной, но сейчас физик, доктор наук, получает четыре тысячи рублей, а кандидат наук — две восемьсот. Они находятся в настолько тяжелом положении, что рады тоже где-то урвать, схватить… Кто же будет поднимать голос? Какие силы у нас есть сегодня в обществе, которые могли бы восстать против коррумпированности? Я не вижу, не знаю.
Ситуацию усугубляет еще одно чрезвычайно тяжелое и мучительное для русского человека обстоятельство: не стало идеи, ради которой народ многое готов был терпеть. Терпели же когда-то коммунальные квартиры, карточную систему в надежде, что будет построено «справедливое общество». А как ушла идея справедливости, осталось только одно — жажда наживы!
— А может быть, это и есть национальная идея: обогащайтесь любыми способами? Ведь даже детям, которые видят, что хорошо в материальном плане живут те, кто нечист на руку, уже не объяснишь, что красть грешно.