Бешенство небес

Новак Илья

Тишина в ответ.

– Он потерял сознание, – сказал Гана.

Вскоре эфиропланы вышли на просторы Бескайского моря. Намного восточнее, но примерно тем же курсом двигались четыре корабля – два шержня, драйер и скайва, – входящие в королевский флот архипелага. На скайве, которая называлась «Высь», плыли Экуни Рон Суладарский и капитан дворцовой охраны Трэн Агори.

Глава 2

С раннего утра то, во что превратился Уги-Уги, охотилось на людей.

Оно покинуло провал, неся в щупальцах головы трех безкуни и двух рабов, которых поймало и растерзало по дороге вверх.

Монарх все еще был монархом.

Но стал и пауногом.

К тому же он был и другими пауногами. Пока что они

ощущались смутно, но внутренним взором монарх видел их лишенные эмоций сознания, витающие далеко вокруг. Все они были связаны; по мере того как преображенный рассудок осваивался в новом теле, связь эта становилась отчетливей.

Конечно, разум той твари, с которой он слился, Уги-Уги ощущал яснее всего. Разум этот отличался своеобразием и простотой. Вобрав монарха, тварь наполнила человеческий рассудок своим опытом, а после растворилась в нем, сделав сознание Уги-Уги одновременно и примитивнее и изощреннее, более механическим – и более злобным. Пауног стер многие воспоминания, добавив пока не очень понятные знания и умения; значительная часть личности монарха исчезла, оставшиеся черты характера обострились до нечеловеческой, чудовищной силы.

Разум твари не исчез окончательно. Ядро чужого рассудка, цитоплазма которого уже стала частью монарха, находилось где-то рядом. Почему-то Уги-Уги казалось, что ядро это железное. Тяжелое черное железо с шершавой поверхностью, неровной и крошащейся... Иногда оно пыталось перехватить управление телом – если Уги-Уги желал лететь вверх, ядро требовало полета вниз, или наоборот. В таких безмолвных ментальных дуэлях монарх неизменно побеждал, но они мешали, отвлекали от охоты.

Он не знал, сколько пролежал на дне провала, в памяти остались только желто-красная пелена и боль. Теперь она почти прошла, хотя плечи и ребра ныли. Нижняя половина тела изменилась безвозвратно, поток ощущений, идущий оттуда, был крайне необычен. Впрочем, Уги-Уги быстро привык. Он понимал, что пребывал в беспамятстве не одни сутки... скорее три, а может, пять или даже семь дней.

Взлетев над провалом, он резким движением расправил щупальца, превратив их в лучи звезды, и швырнул головы в разные стороны – все, кроме одной. Ощутив какое-то движение в теле, скосил глаза и увидел, как по бокам сами собой разворачиваются два поросших зеленым мхом крыла... И тут же почувствовал нечто приятное. Лучи светила, только начавшего разгораться в небе, еще слабые и прохладные, ласкали мох и впитывались в него, насыщали – он ел свет! Пройдя сквозь мох, лучи становились капельками тепла, которое поглощалось, уходя в глубь нового тела, распространяя по нему сытость и удовлетворение. Сообразив, что происходит, Уги-Уги прикрыл глаза и отдался этому фантастическому световому чревоугодию.

А ведь он хотел позавтракать головой раба-метиса, не зная даже, сможет ли сделать это, – собирался высосать из нее мозг. Теперь щупальце разжалось, и голова упала в бездну.

Утренние лучи насыщали слабо. Долго-долго висел монарх Суладара на краю провала, млея в утреннем свете, тая, расплываясь в нем, с закрытыми глазами купаясь в озере новых ощущений, улавливая далекие сознания других тварей и неторопливо пытаясь разобраться в хитросплетении мысленных связей, протянувшихся между ними.

Осознав, что голод отступил, он свернул питающие крылья. Для полета они были не нужны. Передвижение над землей происходило благодаря газовому пузырю, едва заметным клапанам-щелям, тянувшимся по периметру вдоль всего тела, способным выпускать струи газа в разные стороны, и благодаря небольшому органу, притаившемуся в подбрюшье, монарх ощущал его как сгусток пульсирующего тепла внутри себя.

Он начал очень медленно всплывать. Удовольствие от еды постепенно ослабевало, и ярость вновь переполнила монарха. Сдерживаясь из последних сил, он наскоро

проинспектировал тело, сосредоточившись на механизме полета. Сознание паунога железным ядром перекатывалось где-то рядом, пыталось вмешиваться в мысли и поступки. Все же Уги-Уги сумел разобраться. Газ попадал в пузырь через особый клапан, проходя сквозь тончайшую мембрану, которая пропускала воздух лишь в одну сторону. Мембрана тянулась над брюхом, а дальше было что-то странное – мягкие наросты, будто водоросли, извивающиеся плоские языки. Они росли внутри тела и были пронизаны кровеносными сосудами, свет из питающих крыльев попадал в них, а уж потом в пузырь... Судя по всему, мясистые водоросли эти впитывали воздух и тут же выделяли его обратно, но успев изменить, что-то из него поглотив для своих нужд, а что-то добавив, – в результате он и становился летучим газом.

Вдруг, уловив чужую мысль, Уги-Уги понял: когда-то водоросли жили отдельно, сами по себе, а после хозяеваобъединили их с телом паунога, который тогда еще не умел летать...

Хозяева! Надо найти их, немедленно, подчиниться, они управляют, они знают, что делать!

Хозяева были где-то там, в джунглях Гвалты. Железное ядро тяжело закружилось, пустив волну команд, которые передались щупальцам и клапанам... Тело дернулось, пытаясь взлететь выше, чтобы миновать ограду вокруг провала и устремиться к ним – к хозяевам, – быстрее, быстрее, ведь они приказывают, с ними спокойно, они всегда знают, как поступить...

С некоторым усилием монарх подавил чужие приказы.

Хозяева? Нет. Теперь хозяин он.

И он собирается кого-нибудь убить.

Набрав полное брюхо газа, Уги-Уги воспарил над оградой, затем выпустил мощные струи из обоих задних клапанов и рванулся вперед. Покрытые мхом крылья затрепетали, когда он немного развернул их, чтобы точнее направлять полет. Он пронесся над настилом, миновал ворота. Он желал отомстить – ведь значительная часть старого сознания, смешавшегося с рассудком твари, осталась жива; Уги-Уги помнил, что сделали Лен Алоа с Бромом Бомом, и ярость разогрела газ в брюхе так, что там заклокотало и забулькало.

Еще только взлетев над провалом, он заметил, как исказилось окружающее. Небо теперь напоминало плоскость из тусклого железа с круглой дырой в центре, позади которой горел холодный бледно-желтый огонь. Ландшафт казался искривленным, выпуклым.

Он увидел, что поселок вокруг провала сгорел почти дотла. Увидел дым и пепелища.

И людей.

Расправляя щупальца, Уги-Уги понесся к ним.

Лен Алоа захрипел, пытаясь вырваться, но он слишком ослаб после ранения, к тому же у него теперь была лишь одна рука, вместо второй – замотанный тряпьем обрубок. Крепко сжимая щупальцами гончего Верхних Земель, Уги-Уги полетел над крышами к двухэтажному дому. Метис бился, как рыба в сети, извивался, дергал ногами и молотил схватившее его чудище по надутому брюху, но поделать ничего не мог. Уги-Уги приблизился к своему дворцу. Проломленный навес, распахнутое окно... Он влетел внутрь.

Знакомая спальня выглядела теперь иначе. У монарха осталась лишь часть человеческого зрения, зато он видел мысли. Они были словно нити, веревочки и жгуты – живые, извивающиеся в голове каждого человека. Самые яркие, зримые – наверное, наиболее острые переживания, вроде страха смерти, – даже выходили за пределы черепа, отделялись от него, улетали прочь, постепенно тускнея и пропадая из виду. Мысли в головах тех, кого он убил, быстро стирались и пропадали.

В голове Лен Алоа царил огненный хаос, тугие спирали пламени сплелись там, под черепной коробкой метиса все кипело и бушевало: ведь он был безумцем, самым помешанным обитателем этого сумасшедшего мирка посреди Проклятого острова.