Бешеный Лис
Шрифт:
– Кхе! Я же сказал: посмотрим… А это еще что за явление?
Возле саней стояла женщина лет тридцати с небольшим, судя по одежде, из Куньего городища. Вся она была какая-то аккуратная, благообразная, крепенькая, улыбалась приветливо. В руках женщина держала деревянный поднос, накрытый чистеньким белым полотенцем с вышивкой по краю. Контраст с Донькой был настолько разительным, что Мишка почувствовал, как у него на лице невольно появляется ответная улыбка.
– Откушайте, Корней Агеич, Михайла Фролыч!
Женщина
– Кхе! Кто ж ты такая, красавица?
– Из городища я, Листвяной зовут. Вы ешьте, остынет же.
– Благодарствую, Листвянушка. – Настроение у деда исправлялось прямо на глазах. – А Татьяне, дочери Славомира, ты случайно родней не доводишься?
– Если и есть родство, то дальнее. Я к тебе, Корней Агеич, в родню не набиваюсь.
– Кхе! Жаль. Грибочки у тебя отменные, сама солила?
– Сама, и хлеб пекла тоже я.
– Что скажешь, Михайла?
– Вкусно, деда!
– И все?
– Матери помощница нужна, семья-то увеличивается. Такую бы хозяйку к нам.
Листвяна словно ждала Мишкиной реплики.
– О том и просить хочу, Корней Агеич, челом бью: возьми к себе с семейством.
– А велико ли семейство?
– Пятеро нас. Старшему сыну шестнадцать. Второму сыну и дочке по пятнадцать. Еще одному сыну двенадцать.
– А муж?
– Медведь заломал, осенью четыре года будет…
– Кхе! А хозяйство большое?
– В том году семь поприщ земли подняли, две коровы, две лошади, мелкая скотина. Хозяйство справное было, к дочери сватались уже.
– Кхе! И все – без мужика?
– Так дети почти взрослые, помогают.
– А сама-то, чай, не из Куньего?
– Нет, я сама с лесного хутора, изверги мы.
– И из какого же рода изверглись?
Женщина впервые за весь разговор смутилась, опустила глаза.
– Может, помнишь: отец твой по Горыни ходил, за побитых купцов карал?
– Эко ты время вспомнила, сама-то еще и не родилась, поди!
– Я уже на хуторе родилась. Мы еще до того из рода ушли, но разговоров много было, боялись, что и нас найдете.
– И чего ж именно ко мне захотела?
– А чем ты плох? И стряпня моя тебе по вкусу пришлась…
– Кхе! Умно… ответила. Добычу у нас жребием распределяют, но… М-да, ежели челобитье свое перед обществом повторишь… повторишь?
– Повторю!
– Ладно, я к тебе еще по дороге подъеду, поговорим. Благодарствую, Листвянушка. покормила вкусно, поговорила ласково… ступай.
Листвяна быстренько прибрала посуду и ушла, а дед как-то очень уж задумчиво проводил глазами ее удаляющуюся фигуру.
«А-я-яй, сэр, оказывается,
– Деда, Лука весь дозор доли лишил, – начал Мишка.
– Угу.
– Так несправедливо же! Они засаду заметили, вас предупредили.
– Десятнику видней. – Деду затронутая внуком тема явно не нравилась.
– Я Афоне обещал словечко замолвить.
– Вот и замолвил, обещание выполнил.
– Деда! Лука же их не за провинность наказал, а за свой собственный страх. Испугался, что меня убьют, а ему перед тобой ответ держать. Нечестно так!
– А мне за два дня два раза тебя хоронить честно? – взорвался криком дед. – Лука их за свой страх наказал, а я за свой страх их миловать не буду!
Внук помолчал, ожидая, что дед скажет еще что-нибудь, но не дождался. Просить за дозорных и дальше было бесполезно, и Мишка решил зайти с другого бока:
– Деда. Я в дозоре четверых ворогов завалил. Мне доля в добыче хоть какая-нибудь положена?
– Нет, ты не ратник.
– Ладно, а за тех, кого мы на дороге побили?
– За тех – да, дело семейное, между собой делим.
– Могу я ту свою долю на одну холопскую семью обменять?
– Доля твоя, но распоряжаюсь ею я. Ты мал еще, нет твоей воли, и нет у тебя права. А я ничего обменивать не собираюсь!
– Но я слово лисовиновское дал!
– Мал ты еще родовым словом обещания давать!
Дед постепенно снова начинал распаляться, и Мишке пришло в голову, что причиной его злости было не только здоровье Немого. Что-то еще очень сильно тревожило и злило сотника Корнея. Разговор был затеян явно не вовремя, но отступать Мишка не хотел.
– Значит, нет?
– Да уймись ты! Забот у меня мало, ты еще со своим Афоней!
– Я все равно что-нибудь придумаю!
– Придумывай, на здоровье! Заодно еще можешь подумать и над полезными вещами.
– Над какими?
– А вот над такими. Те лазутчики не в исподнем поверх доспеха были, а в специально сшитой белой одежде. Это – раз! Тот, которому ты хребет перебил, признался, что им велено, если не смогут волхва освободить, убить его. Это – два!
– Кем велено?
– Не сказал – помер. Двое из них за нами идут, но осторожно, подстеречь не выходит. Это – три! А еще один куда-то убежал, может, за подмогой. Это – четыре. А у меня на руках толпа, обоз и меньше четырех десятков охраны. Ну как? Еще и Афоню мне на шею повесить хочешь?