Бешеный волк
Шрифт:
Родион посмотрел на Леньчика. Тот холодно кивнул и вытащил ствол, деловито навинтил на него глушитель.
– Нет… Нет, вы не можете так просто! – задергался Кондрашов.
– Можем. Мы все можем.
– Не можете… Без меня вы не сможете снять деньги со счетов! Никто не может.
– Ты думаешь, мы про это не знаем? Знаем! Только не нужны нам твои жалкие двадцать тысяч.
Родион еще раз подал знак. Ствол с глушителем уперся Кондрашову в лоб. Бедняга сполз с кресла, бухнулся на колени.
– Двадцать тысяч? – взвыл он. – Вы что, думаете, на счетах двадцать тысяч?!
– А что, уже ничего не осталось? – продолжал «разводить» Родион.
– Как не осталось?! Все осталось! Двести тридцать миллионов!
– Двести тридцать миллионов рублей. Это сколько ж будет, если на баксы перевести?
– Какие рубли?! Все в долларах!!!
Леньчик опустил руку с пистолетом. Родион перевел взгляд на Колдуна. Одобрительно кивнул. Двести тридцать «зеленых» «лимонов». Сумасшедшие бабки. Никто из них не думал, что их может быть так много!
– И где лаве? – спросил Родион.
– Часть в обороте. Часть в российских банках. Часть в зарубежных. Часть уплыла.
– Куда уплыла?
– Я потерял пятнадцать миллионов. Сами знаете, как сейчас лопаются банки. Был банк, бах, и нету…
Это верно. Лох-банки сейчас на каждом шагу. Дурят народ почем зря.
– Значит, и ты лоханулся?
– Лоханулся, – горько усмехнулся Кондрашов.
Для него это мелочь. Что такое пятнадцать миллионов по сравнению с тем, что он потерял сейчас?
– Ладно, бабки эти постараемся отбить. И те, которые при тебе, отобьем. Это наши бабки. Потому что их от нас прятали. Нас на них кинули. Но и тебе кое-что оставим. Если, конечно, дураком не будешь…
Кондрашов закивал. Лучше быть лохом, чем трупом. Хотя убивать его никто не собирался. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?
Родион проснулся рано. Можно было и дальше топить массу. Но что-то не спалось. Он встал, потянулся, для приличия подергал ногами-руками – это называлось зарядкой. И двинулся в душ.
На кухне возился Леньчик. Было слышно, как что-то шкварчит на сковородке, запах жареного лука приятно щекотал нос. А ему чего не спится?
Он зашел на кухню. И был приятно удивлен. Леньчика не было и в помине. А у плиты стояла Лада. Домашний халатик, фартук. Все строго, чинно. Сама такая милая, домашняя. Аж душу защемило.
Она увидела Родиона. Повернулась к нему. В глазах легкая растерянность.
– Вы любите яичницу с луком? – спросила она.
– Люблю, – кивнул Родион. – И с луком, и с ветчиной… Ты откуда знаешь?
– А что вам Леонид каждой утро готовит?
– Леньчик, что ли? Ну да, яичницу с луком.
– Ну вот я и подумала, что вам будет приятно. Хотя
Родион внимательно посмотрел на Ладу. Похоже, оклемалась девчонка. А то все эти три дня ни рыба, ни мясо. Сиднем сидела в своей комнате. Молчала и ничего не ела. Только часто ходила в душ. Как будто грязь с души хотела смыть.
– Мне приятно, – улыбнулся он. – Мне очень приятно.
– Я так вам благодарна.
– За что?
– Как за что? Вы спасли меня. Приютили. Обогрели. Вы хороший…
– С чего ты взяла, что я хороший? Плохой я.
– Вы не пытались ко мне приставать… Вы меня понимаете… Вы не такой, как все…
– Да нет, я-то как раз такой, как все. Просто тебе не повезло в Москве. Или наоборот, повезло – на плохих людей. Но все уже позади.
– Да, все позади, – кивнула она. – Только я не могу ничего забыть. Пытаюсь, но не могу. И люди. Все теперь будут знать, что меня… Что я… Как мне теперь людям в глаза смотреть?
На ресницах у нее заблестели слезы, губы задрожали. Родион подошел к ней. Обнял за плечи, отцовским жестом привлек к себе. Лада прижалась к нему, разрыдалась. Родион ласково гладил ее по спине. Его душила нежность.
– Никто ничего не узнает, – пообещал он. – Алик и Маша афишировать не будут – это железно. Другой мерзавец уже никому ничего не сможет сказать. Третий…
– Что третий? – всхлипнула она.
– Третий в тюрьме. Я позаботился, чтобы про тебя ни слова. Но если ты хочешь, чтобы возбудили уголовное дело по факту изнасилования…
– Нет, нет, не надо! Мне от этого легче не станет.
– Я тоже так подумал, – кивнул Родион. – Тем более, этот подонок уже наказан.
– Как?
– Я же говорю, он в тюрьме.
А что ждет его в СИЗО, он благоразумно промолчал. Ублюдка уже загнали в «петушиный угол». Это за Ладу. Только муки его вряд ли продлятся долго. На него уже вышла ярославская братва, у которой он вместе с Аликом увел кучу бабок. Приговор уже вынесен. Но Ладе это знать вовсе не обязательно.
– Никто ничего не узнает, – всхлипывая, сказала она. – А вы… Вы-то все знаете.
– Неужели ты думаешь, что я тебя осуждаю? Нет, я тебя не осуждаю. С каждым такое может случиться. Жизнь – очень опасная штука.
Женщина – существо слабое и нежное. Женщину могут изнасиловать. И последнее дело обвинять в этом ее. По крайней мере, Лада совершенно ни в чем не виновата. Родион был уверен в этом.
– Это правда? Вы не упрекаете меня?
– Упрекаю, – улыбнулся он. – И знаешь, в чем? У тебя яичница сгорела…
Лада встрепенулась, бросилась к сковородке, от которой шел густой прогорклый дым. Родион ее опередил. Сам взял сковородку, сунул в мойку под холодную струю.