Бесконечная война
Шрифт:
27
И вот Джошуа сидел с реинкарнацией сестры Агнес в убогой кофейне в Мэдисон-Запад-5.
Ощущение было странное. Два человека пытались осмыслить необъяснимый новый мир — мир, в котором мертвые воскресали и жизнерадостно попивали кофе, болтая о старых добрых временах. Эти два человека никак не могли подобрать слова, которые нужно было сказать. Но пока что роль слов с успехом играли улыбки.
Агнес сидела прямо, немного чопорно, и пила кофе. Быть может, ее черты казались чересчур правильными, а кожа слишком гладкой
— Могли бы проявить побольше уважения к апостольнику.
— Да перестань. Все мужчины — грубые создания, которые откликаются на гораздо более простые сигналы, нежели ряса и крест.
— Даже не верится, что это правда.
— Да. А еще труднее поверить, что я здесь, чтобы выражать неверие, если ты меня понимаешь.
Когда Джошуа поднял глаза, Агнес улыбнулась потрясающей лучезарной улыбкой, которая всегда молодила ее лет на двадцать. Улыбка Агнес была не из тех, что обычно ассоциируются с монахинями. Она содержала оттенок лукавства — и напоминание о бешеной ярости, которую держали под контролем, покуда не понадобится. Вот что помогало Агнес поддерживать на плаву Приют и множество других начинаний, несмотря на уйму противников во главе с Ватиканом. Улыбка и ярость.
Она довольно убедительно пила кофе, как все передвижные модули Лобсанга, и Джошуа старался не думать о системе внутренних трубок, которые обеспечивали процесс. Агнес отставила чашку и с гордостью взглянула на него.
— О боже. Вот ты сидишь — взрослый человек, отец, мэр…
— Это с тобой сделал Лобсанг…
— Да, — многозначительно сказала Агнес, — хотя и использовал в качестве оправдания твои безответственные слова, друг мой. Нам придется серьезно поговорить.
— Но как? Я имею в виду…
— Меня то ли перекачали в ведерко с гелем из моего бедного умирающего тела при помощи какого-то нейронного сканирования, то ли воскресили тибетские монахи, в течение сорока девяти дней читавшие над моим погребенным телом Книгу мертвых. Лобсанг говорит, что испробовал оба способа.
Джошуа слабо улыбнулся.
— Да, это в его духе. «Лучше лишний раз сохраниться». Я пришел на ваши похороны, но остальное он, видимо, от меня утаил. Я не знал о вашем перевоплощении. И про монахов. Они, должно быть, сводили сестер с ума. Кто-нибудь еще в курсе, что вы вернулись? В Приюте, я имею в виду.
— Да, я связалась с Приютом, как только смогла. Попросила к телефону сестру Джорджину — она, скорее всего, не рухнула бы в обморок, услышав в трубке мой голос. По крайней мере, я так думала. Кстати говоря, у меня есть записка от архиепископа. Церковь знает больше секретов, чем твой Лобсанг. Но я пока не вышла из тени окончательно. Конечно, рано или поздно мне придется появиться на людях, если я вновь собираюсь обрести некоторое место в мире. В любом случае, благодаря Лобсангу, я не первый человек, э-э, воскресший в силиконе и геле, хоть Лобсанга и окутывает тайна. О его происхождении
— О каком месте в мире вы говорите?
Агнес поджала губы.
— Джошуа, если ты меня когда-нибудь внимательно слушал, то должен знать, что незадолго до болезни я стала главой Руководящей конференции католичек, в которую входят большинство американских монахинь. Я находилась в самом разгаре ужасающей борьбы с Ватиканом, с его Конгрегацией доктрины веры. По сути, с инквизицией. Спор шел о книге некоей сестры Хилари из Кливленда.
— Книге? Какой?
— О духовной пользе женской мастурбации.
Джошуа пролил кофе. Завсегдатаи вновь оглянулись.
У Агнес сверкнули глаза, словно она собиралась броситься в бой.
— Мы воюем с папой и кардиналами со времен Второго ватиканского собора. Потому что, с нашей точки зрения, социальная справедливость важнее, чем борьба с абортами и однополыми браками. Потому что мы отрицаем пренебрежительное покровительство мужчин — ведь именно поэтому, так или иначе, женщины и становятся монахинями. Я жду не дождусь, чтобы вновь вступить в схватку, Джошуа. А с этим новым телом я никогда не выдохнусь. Как кролик «Энерджайзер».
— Что такое «кролик Энерджайзер»?
— О, мое милое дитя, тебе еще многому предстоит научиться.
— Объясни, зачем Лобсанг тебя воскресил. Полагаю, не ради моего блага?
Она фыркнула.
— Ну, процентов на десять. Кажется, мне предстоит служить моральным ориентиром Лобсанга.
— Хм. Так это неплохая идея.
— Возможно, но он, ты удивишься, совсем не понимает, что стрелка моего компаса отнюдь не указывает на север.
Джошуа усмехнулся.
— Помню, вы ударили папского нунция туфлей. Мы все страшно обрадовались, хоть и понятия не имели о скандале, в котором он был замешан. Потом, через два года, правда вышла на свет, и мы пожалели, что вы не ударили его обеими туфлями.
— Поначалу, конечно, я страшно злилась, что Лобсанг вернул меня с того света. Вот наглец. И в то же время, если ты понимаешь, я была вне себя от радости…
Агнес окинула взглядом свои руки и все тело.
— Но он дал вам выбор — соглашаться или нет, так? Вы могли бы просто уйти и вести независимую, гм, жизнь. Или…
— Или щелкнуть выключателем.
— Как он вас убедил?
Агнес задумалась.
— Я скажу тебе. У нас был один разговор. Лобсанг по какому-то поводу произнес: «Это не поддается исчислению». — «Да», — ответила я.
— Кстати, я имел в виду сделать ироническую аллюзию, — добавил Лобсанг.
Дело происходило в спортзале, и оба были одеты более или менее соответственно. Лобсанг помогал Агнес развивать физические реакции.
— Что именно?
— Я использовал фразу «это не поддается исчислению» в ироническом смысле, чтобы передать свое недовольство, — терпеливо объяснил Лобсанг. — Я отнюдь не произнес ее бездумно, как сообщение об ошибке, в ответ на недостаточную или противоречивую информацию.