Бесконечное лето: Не чужие

Руджа Александр

Мику взмахом руки оборвала монолог. Зря я про ответственность начал, не то у нее сейчас настроение, чтобы о рабочем классе думать.

Она думала сейчас только о себе. А о чем еще? Да о случившемся с ней, конечно! О несправедливости.

— Знаешь, — сказал я медленно, словно размышляя, — ты можешь сейчас, конечно, думать, что общество — холодная и бессердечная скотина, а наша жизнь — чудовищный ад без надежды выбраться живым. Так?

Ласкающая ветер рука замерла в воздухе странным, незавершенным движением.

— И я даже не стану с тобой спорить, потому что это все чистая правда, — сказал я. — Но только вот думать так — зачем?

Она все еще смотрела на меня снизу вверх — молча и вопрошающе.

Я ничего не сказал. В небе царил золотой закат.

— В каком смысле? — прошептала она.

Победа! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!

— Посмотри на меня, к примеру. Как там писал наш замечательный народный артист Кормильцев? «Иван Человеков был простой человек и просто смотрел на свет; И «да» его было настоящее «да», а «нет» — настоящее «нет». Вот так и я: смеюсь, когда весело, и кричу, когда больно. Пускай это не очень музыкально, зато я чувствую себя собой. Это большое дело — быть самим собой, а не безмолвным чурбаном с раздирающими тебя на куски мыслями внутри. Поверь, я там был — и это совсем, ни на столечко не весело.

Мику осторожно выдохнула. Голосообразующий аппарат у нее на шее, похожий на диковинное ожерелье, издал металлический звук.

— Мне… — это было сказано уже громче и прозвучало странно — как если бы гитара пыталась научиться петь. — Мне… нужно… подумать. Привыкнуть.

Я сделал руками жест, который делают фокусники в цирке — «вуаля!»

— Столько времени, сколько нужно, Мику. Просто… мы рядом. Я рядом.

Она смотрела на меня серьезно, спокойно, без всегдашней своей вежливой полуулыбки.

— Я помню.

И вот здесь, в этот самый момент… черт, как же объяснить… В общем, я понял, что Мику и сама хотела бы вернуться, все отдала бы за то, чтобы вернуться в мир живых — но не знает, как это можно сделать. А еще понял, что я — знаю.

***

— Какой еще концерт? — Алиса была раздражена.

— Современной музыки и песни, какой же еще, — я помахал у нее перед носом программкой. — А точнее, молодой и талантливой Ланы Лениной, местной исполнительницы, кстати, довольно популярной.

— Еще

бы ей не быть популярной, с такой фамилией-то, — буркнула рыжая. — Ха! Да еще и в помещении цирка! Другого места не нашлось, видимо… Но пусть концерт, что с того?

— Имею желание пригласить прекрасных дам на вечер высокой культуры, — сообщил я галантным голосом, отвешивая поклон в стиле «Атос, Портос и Арамис дохнут от зависти». — Всех пятерых.

— Прямо всех? А у тебя губа не дура, а, Санечек? — Ульянка, пролетая мимо, показала мне язык. — Сил-то хватит?

— Умолкни, тоскливое дитя, — сказал я загробным голосом и повернулся обратно к Алиске. — Так что насчет концерта-то?

Она пожала плечами.

— Ну, можно, чего. Только… — она пробежала глазами текст программы. — Начинается-то он меньше, чем через час. Не успеем.

— Черт! — я запаниковал. За такое время получить разрешение у Наливаныча и старой карги Дмитриевны, да еще успеть на автобус, да добраться…

Алиска смотрела на меня с каким-то странным выражением лица. Насмешка? Нет. Нежность? Вот еще! Черт! Не ожидал, потому и не узнал сразу. Сочувствие это было, вот что.

— Хочешь ей помочь, значит… — пробормотала она. — Ну и ладно. Помощь — дело благородное. Выход-то есть, Санек, только ты его проглядел, по своему глупому обыкновению. Знаешь, в чем твоя вечная проблема?

— Слишком редко обрываю твой поток сознания?

— Слишком буквально понимаешь условия задачи. И если в текущих условиях задача не имеет решения, то — что?

— Что?

— Глупый, я же говорю… Значит, условия нужно изменить. Знаешь, где Наливаныч держит свою служебную «волжанку» — черную такую, с которой он пылинки сдувает и из гаража выводит раз в полгода, да и то на техосмотр?

— Нет…

— А я знаю. Погнали.

Как и от кого она достала ключи от машины — не знаю. Те, которыми мы открывали дверцу, были на ощупь какими-то гладкими, будто смазанными. Не иначе дубликаты, сделанные по оттиску — брат показывал такие когда-то. Не хочу даже знать, зачем они понадобились Алиске.

— Все не поместятся, — решительно отрезала рыжая, оглядывая салон, где о натуральной коже не стоило, конечно, и мечтать, это вам не «Родина»*. — Максимум пятеро. Предлагаю Ленку не брать — она все равно мало что соображает по причине слабоумия. Еще начнет истерить по дороге, пену пустит, а то и обделается — засыпемся, стопудово засыпемся.