Бесконечный тупик
Шрифт:
54
Примечание к №37
Это всё фантастика.
Читатель этой книги постепенно погружается (хотелось бы) в мутную атмосферу интеллектуальных провокаций, доносов, сатанинской злобы и беспомощно лёгкой оборачиваемости текста. Это атмосфера русского языка, русской мысли, русской истории. После 17-го произошла лишь окончательная материализация разрушительных фантазий. Всё «это» тысячи раз репетировалось, проигрывалось в индивидуальных судьбах, мечтаниях и спорах. И нужно ли было осуществиться русской мысли? Может быть, именно чисто материальный путь, путь
55
Примечание к №40
Меня всегда пугала пространственная сложность материального мира.
А также его опасная непродуманность, легкомыслие. Вот я купил какие-нибудь бусы дешёвенькие, и вдруг из всего этого раз – и маленький Одиноков. «Здравствуй, папа!» Из барахла стеклярусного.
56
Примечание к №37
Кривой ключ подошёл к кривому замку.
Положим, всё это и бред. Но на бред этот осаждается и накручивается реальность, как при сборке клетки и организма вокруг молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты. Накрошенная бритвенными осколками фантазия высыпается в реальность и режет, кромсает её на мельчайшие частицы. А потом частицы эти собираются в иную, осмысленную реальность, в живую реальность мифа.
57
Примечание к №37
Я сам себе вырезаю аппендикс.
Мой мозг топырится в киселе русского языка, барахтается весёлым слизняком. Весь «Бесконечный тупик» (2 часть), построенный, в сущности, как интеллектуальная провокация, получился совсем непроизвольно, неожиданно. И лишь потом я увидел эллипс, один из возможных эллипсов: постепенное нарастание субъективизма, переворачивающее восприятие читателя и заставляющее его читать текст второй раз, наоборот.
58
Примечание к №29
«Всемирный заговор», «тайное знание», «расовая борьба» и т. д. – всё это изломы, но изломы настоящие, истинные, человеческие.
Оскар Уальд сказал: «Есть только один класс людей, которые ещё более своекорыстны, чем богатые, и это – бедные». Можно перефразировать это выражение: «Есть только один класс людей, которые ещё более заражены ксенофобией, чем националисты, и это – интернационалисты». Много писалось о нацистском «черепословии», но ведь можно написать и о черепословии антирасистском (111), гораздо худшем.
И расизм, и антирасизм – два следствия одной ошибки, а именно недоразвития личностного начала. Причём в первом случае недоразвитие естественно, во втором – оно носит патологический характер, является результатом вторичного воздействия рассудка на психику. Расизм, кроме того, может быть ситуационно оправдан (период национальных кризисов, войны); интернационализм всегда является продуктом провокации. Ибо какой же смысл возводить отсутствие существенных и принципиальных национальных различий тоже в некий существенный принцип. Поэтому интернационализм естественным быть не может.
59
Примечание к №23
Пусть даже думается где-то там.
Достоевский писал в «Дневнике писателя»:
«Чтоб жениться, нужно иметь чрезвычайно много в запасе самой глупейшей надменности, знаете, этакой самой глупенькой, пошленькой гордости, – и всё это при самом смешном тоне, к которому деликатный человек не может быть ни за что способен … когда я лёг в отчаянии и бессилии на мой диван (надо вам сказать, сквернейший диван во всём мире, с толкучего рынка и с сломанной пружиной), то меня, между прочим, посетила одна ничтожненькая мысль: „Вот женюсь и будут наконец теперь постоянно уж тряпочки, – ну, от выкроек, что ли, вытирать перья“… И что же? Я горько упрекнул себя за эту мысль в ту же минуту: ввиду такой огромности события и предмета мечтать о тряпочках для перьев, находить время и место для такой низкой обыкновенной идеи, – „ну чего ж ты после этого стоишь?"“
И Достоевский не женился. А она, уже замужем, выслушав эту историю, сказала: «А я-то думала, что вы такой гордый и учёный и что вы меня ужасно будете презирать». А зачем я этот отрывок выписал, не знаю. Вот в начале помнил, а сейчас забыл. Возможно, так: русские гении не совсем гении, их самочувствие в этой роли неорганично, они постоянно думают о «тряпочках» и вообще как-то не совсем понимают, что в таком положении прилично, а что нет. Я же саму мысль о гениальности превратил в «тряпочку»… А это уже издевательство второго порядка.
60
Примечание к №52
Для западного человека совершенно немыслим, например, диалог между солдатом и генералом.
А для русских условий подобный диалог обычен, типичен. У Алексея Толстого, этого, по выражению Ремизова, гомерического дурака, есть удивительно родные, удивительно характерные диалоги-картинки, именно из-за своей кондовой беллетристичности приобретающие прямо-таки архетипическую образность, настолько они ярки, выпуклы, сочны.
Вот один отрывочек:
«Чисто одетый денщик, работая под придурковатого, принёс кофе, раскупорил коньяк. Генерал Янов пробасил, указывая на его припомажанный чуб, вздёрнутый нос, часто мигающие русые ресницы:
– Вот – рожа расейская, решетом не покроешь, а поговорите с ним. Ну-ка, Вдовченко… При покойном государе-императоре хорошо жилось тебе?
Вдовченко – руки по швам, нос кверху – рявкнул: – Так точно, ваше превосходительство.
– А почему? Объясни толково.
– Так что – страх имел, ваше превосходительство.
– Молодец… Ну, а скажи ты, милостью революции освобождённый народ, что ты сделаешь в первую голову, когда с оружием в руках пойдёшь в Петроград?
– Не могу знать, ваше превосходительство.
– Отвечай, болван…
– Так что – стану колоть и рубить большевиков, жидов, кадетов и всех антилихентов…
– Пасую, господа… Что я буду делать с этим народом? Слушай, Вдовченко, троглодит, ну, а что бы тут сидели наши министры – Маргулиес или Горн (82), – и ты бы им так вот брякнул… заели бы меня, болван!