Беслан
Шрифт:
– Куда надо,- ответил тот.
Он сказал, похоже, больше, чем мог.
Прокурорский позор
Площадь перед зданием ДК была заполнена журналистами и жителями Беслана. Встреча с властями должна была начаться уже четверть часа назад.
– Вы что, фотографировать нас сюда пришли? – кричали осетины журналистам, которые и в самом деле отчаянно снимали их сверху, с крыльца.- Уберите камеры, разобьем все к чертовой матери! Из-за вас боевики озверели! Зачем вы передавали, что в школе 354 человека?! Их же больше тысячи! Они
– К нам вообще, что ли, никто не придет? – тихо говорила молодая осетинка.- Они в своем уме?
В руках она держала школьную тетрадку, в которую была вложена большая фотография ее десятилетней дочери.
В это время толпа колыхнулась в сторону оцепления. Истошно закричала женщина, потом еще одна.
– Там кого-то раздавили! – охнули рядом со мной.
Подойдя вплотную к оцеплению, люди застыли на месте. На земле сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками, пожилая осетинка. Она стонала и раскачивалась из стороны в сторону. Лицо у нее было бледным, просто белым, в крупных каплях пота.
– Три внука у нее в школе погибли,- говорили люди в толпе.- И один без вести пропал. Она ждала, что ей скажут, где он. Но, видно, сил у нее больше не осталось ждать.
Зарыдали еще две женщины, их на руках вынесли из толпы и посадили на деревянные ящики. На крыльце так пока и не появился никто из тех, кого ждали. Люди не уходили, словно надеясь на чудо.
За три дня они привыкли ждать чуда на этой площади. И чудо произошло. В половине второго дня на крыльце ДК появился прокурор
Северной Осетии Александр Бигулов.
– В настоящее время на территории школы продолжается осмотр места происшествия,- сказал он.- Продолжаются оперативно-розыскные мероприятия.
– Пошел ты! – крикнули ему из толпы.- Там наши дети!
Он сделал вид, что не услышал.
– Вход на территорию школы запрещен. Списки погибших и раненых уточняются. Это все, что в моей компетенции и что я вам могу сказать.
И он пошел с крыльца.
– Негодяй! – кричали ему снизу, но не трогали.
– У меня девочка пропала! – крикнула одна женщина.- Как ее найти? Как нам их всех найти?!
– Приходите ко мне, поговорим,- ответил он через плечо.
– А телефон твой, гад?! – простонала она ему в спину.
Прокурор вышел из толпы, огляделся и озабоченно спросил одного из своих помощников:
– У вас вода есть? Только холодная.
– Холодной, кажется, нет,- упавшим голосом ответил ему помощник.
– Плохо,- покачал головой прокурор.- Стоял там как мудак.
Информация наверх
Я проверенной дорогой вернулся к школе. Там уже работала тяжелая техника. Людей во дворе стало больше. Я увидел, что ко входу идут несколько человек в гражданском и, пристроившись к ним (они не обратили на меня вообще никакого внимания), без труда прошел за ворота. Экскаватор собирал
На стенах, иссеченных осколками, много спортивных лестниц.
Обгоревшие баскетбольные корзины, уцелевшие мячи. Зал показался мне очень маленьким, поразительно маленьким. Я не мог понять, как тут могли три дня находиться больше тысячи человек. Запах был просто нестерпимым. Спасатели спокойно работали, разбирая актовый зал и столовую. Они считали, что там тоже могут быть люди. Во двор опять въехал рефрижератор, и до сих пор лежавшие на асфальте трупы стали загружать в него. Многие черные мешки только казались большими.
Спасатели поднимали их как пушинку. В них были трупы детей. Метрах в сорока за небольшой пристройкой на асфальте, со стороны железной дороги, лежали трупы боевиков. Почти все в мешках. Но два лица были открыты. Одному в рот засунули десятирублевую купюру. Другому засовывать было некуда: полголовы у него было снесено. Спасатели равнодушно проходили мимо трупов, а осетины, в основном прокурорские работники и солдаты из оцепления, плевали на них. А некоторые стояли и смотрели долго и внимательно, словно запоминали.
В какой-то момент прокурорские подвели к трупам двух человек.
Один был худой и маленький, в джинсах, на удивление чистых, и футболке; другой высокий, в грязном и рваном спортивном костюме.
Лица их были замотаны майками с прорезями для глаз. Милиционеры держали этих людей за руки.
Прокурорские начали опознание. Оба что-то оживленно забормотали, показывая на трупы. Причем делали они это как-то странно, нашептывая свои показания следователям на ухо, словно боялись, что их услышит кто-нибудь еще.
– Дайте их нам! – услышали мы истошный крик из толпы, которая стояла на железнодорожной насыпи за оцеплением. Как-то люди разглядели, что тут происходит. Следователь посмотрел на пленных и отрицательно покачал головой; как мне показалось, с сожалением.
– Дайте нам! – опять крикнули из толпы.
Тогда следователь громко крикнул в ответ:
– Не могу!
Пленных увели.
Метрах в тридцати от входа в спортзал были свалены вещи боевиков. Рядом стояла "Газель" с надписью "Прокуратура России". Из большого обгоревшего рюкзака следователь достал кеды, потом маленькую толстую книжку.
– Так, записывай: брошюра с синей обложкой с надписями на арабском языке… А это что за шарики? – следователь вытащил пакетик с золотистыми шариками.- Экстази какой-нибудь, что ли? Ну ладно, разберемся. Эх, запаслись они, етит твою мать.
Принесли еще носилки, наполненные вещами боевиков, и свалили рядом (как-то успевали же их сортировать). Следователь поглядел на эту гору вещей с тоской. Метрах в десяти от него на травке сидели еще несколько человек. Двоим, правда, на моих глазах принесли стулья.