Беспечный повеса

Грейси Анна

– Допустим. – Пруденс, прищурившись, посмотрела на него. – Но откуда вы знаете, что в моем корсаже пятьсот фунтов?

Он многозначительно посмотрел на нее, словно говоря: «Догадайтесь, моя дорогая».

Она заморгала. Он, должно быть, заметил... что ее корсаж изменился в размерах. Значит, он разглядывает ее! Внимательно и пристально! Нет, он действительно не джентльмен!

– Вот именно, – сказал он, словно прочитав ее мысли. – Я заметил перемены в вашем корсаже.

– Вы... вы... Это... возмутительно!

– Я знаю, – сказал он извиняющимся

тоном, но Пруденс не поддалась на уловку. – Я же вам говорил, какое беспокойство доставляют мне мои глаза, – продолжал он. – Они так тревожатся. Ради собственного блага им надо быть поспокойнее.

Пруденс, нахмурившись, молчала, решая, то ли сохранять равнодушное достоинство, то ли удовлетворить любопытство. Лошади рысью миновали три дома, прежде чем любопытство одержало верх.

– Что вы хотите этим сказать? На мой взгляд, в ваших глазах нет никакой тревоги! Насколько я вижу, они бесстыжие и самоуверенные!

Около рынка царила сутолока, спешили торговцы с тележками и тачками. Гидеон пустил лошадей шагом.

– В этом-то и заключается их трагедия. Вся эта самоуверенность напускная. Они очень печалятся. Особенно о вашем корсаже. – Он помолчал немного и добавил: – А если что-нибудь вывалится? Это очень тревожно.

Задохнувшись от возмущения, Пруденс хмуро посмотрела на него, плотнее запахнула мантилью и скрестила на груди руки.

– Вы неисправимы!

Но Гидеон видел, что, хоть она и смотрит на него надменно, в уголках ее рта появились ямочки.

– На вашем месте я бы не возмущался, – беззаботно сказал он. – Вас это все время выдает.

Возникла долгая пауза. Пруденс обдумывала его слова.

– Не возмущаться? О чем вы говорите? Не думаю, что я на это способна.

– Способны. Вы все время себя выдаете.

Она с любопытством повернулась к нему, не понимая, о чем идет речь.

– Чем?

– Вас выдают ямочки.

Она резко отвернулась и принялась разглядывать дорогу.

– Смотрите, они опять появились. Всякий раз, когда вы пытаетесь сердиться, изображать школьную учительницу и поставить меня на место, у вас на щеках появляются ямочки и выдают вас.

Ямочки исчезли с ее лица и тут же появились снова, когда Пруденс попыталась изобразить холодное достоинство.

– Я нахожу это восхитительным, – проговорил он и обнял ее, чтобы поддержать, когда лошади рысью свернули за угол.

Закутавшись в пышную мантилью, она не могла сопротивляться.

– Я прокляну себя, если вы вывалитесь из фаэтона, – пробормотал он, теснее прижимая ее к себе. – Это так неэстетично, не говоря уже о том, что опасно.

Она нерешительно попыталась вырваться, потом вздохнула и позволила себе опереться на него. Ее твердый взгляд говорил, что она не потерпит дальнейших посягательств. Но через несколько минут молчаливой напряженности Пруденс расслабилась и, прижавшись к нему, покачивалась в такт карете.

Гидеон улыбнулся. За все их знакомство они не были так близки.

Они миновали заставу. Гидеон правил рысаками одной рукой, не в силах оторваться

от Пруденс. Она бы снова рассердилась на него, узнай, что он не продал украшения. Да будь он проклят, если стал бы продавать дорогие ей безделушки только ради того, чтобы соблюсти бессмысленные правила этикета.

Сначала он хотел продать их без лишних размышлений. Что такое, в сущности, украшения? Кусок холодного металла и блестящие камушки, декоративная форма коммерческой сделки. Он по собственному опыту знал, что мужчины и женщины постоянно продавали и покупали драгоценности. Бриллиантовое ожерелье в знак любви, сапфировые серьги в знак просьбы о прощении, изумрудный браслет как молчаливое прощание. О, женщины постоянно разглагольствовали о символах любви, но он всегда думал, что это чепуха, вежливая ложь, чтобы прикрыть жадность.

До сих пор.

Он вспомнил, как нежно рассматривала Пруденс содержимое шкатулки, с какой тоской перебирала украшения, словно молча прощалась с ними. Женщины, которых он знал, вряд ли бы расстались с сапфировым ожерельем и серьгами. Это, безусловно, красивые и дорогие украшения. Но для Пруденс труднее всего было расстаться со старым поцарапанным медальоном с двумя любительскими портретами внутри.

Хотя вокруг было темно, он знал, что на ее глазах были слезы, когда она держала в руках медальон. Он понял это по ее охрипшему голосу и уклончивому взгляду.

Слезы. Из-за старого медальона с двумя скверными портретами. Он плохо их разглядел, но один был мужской. Ее родители? Или Оттербери? Если бы она тогда не боролась со слезами, он бы спросил ее об этом. Но сейчас неподходящий момент.

Огни Лондона скоро исчезли вдали. Фаэтон быстро миновал несколько спящих деревень. Только луна да фонари кареты освещали им путь. Стук копыт разносился по окрестностям, нарушая тишину и тревожа собак, которые отвечали заливистым лаем. Пруденс казалось, что весь мир спит, только они двое бодрствуют.

Осиротев, она мало путешествовала и, сказать правду, фаэтон его светлости казался ей ненадежным. Очень легкомысленно нестись в ночи сломя голову, не зная цели, поэтому ее радовало когда свет луны прорывался сквозь тучи.

Луна! Она недавно поднялась над горизонтом тяжелым золотистым шаром и светила им точно в спину.

– Лорд Каррадайс, луна светит нам в спину! – воскликнула она.

– Именно так.

Пруденс дернула его за рукав.

– Но луна встает на востоке!

– Да, это очень романтично. Вы не находите?

– А Дербишир находится на севере.

– Совершенно верно, мисс Мерридью, – похвалил ее лорд Каррадайс. – Как я вижу, у вас хорошие познания в географии. Может быть, поиграем в вопросы и ответы? Я бы с удовольствием поговорил о географии, а вы? – Он взял ее под руку и весело продолжил: – Знаете, в Шотландии есть городок, чье название переводится как «упавший козел». Можно только предполагать, за что благородное животное отдало свою жизнь...

Пруденс высвободила руку и раздраженно сказала: