Бесплатное питание на вокзалах
Шрифт:
К чертям собачьим такое любопытство! Им оказался месье Жлобель.
Марио печатал на машинке, а Жлобель с приспущенными штанами, подштанниками, шортами и трусами, все они были приспущены, мастурбировал. Иными словами Жлобель дрочил.
Марио печатал на машинке и время от времени поворачивал голову, чтобы посмотреть на хозяина, но делал это настолько резко и коротко, что не мог ничего увидеть.
В этот момент я понял, что у меня вырос живот. Не прямо сейчас, пока я подглядывал, а вообще. Пока я жил, сидел за
Вырос живот.
Марио, наконец, дернул головой так сильно, что не смог не заметить Жлобеля. Он оторвался от печатной машинки. Развернулся, оказавшись к ней спиной.
Месье Жлобель мастурбировал, глядя в потолок. Они не видели друг друга. Вернее, один видел, а другой нет. Можно сказать, первый видел, а второй не видел. Или даже, что равносильно, второй видел, а первый нет. Зависит, с кого вы начинаете. Кого принимаете за единицу отсчета.
Я погладил живот.
Жлобель постанывал.
— Вы не в детском саду, — вдруг сказал карлик, — чтобы коверкать фамилии. Вы не очень уже молодая женщина, возможно, следует вести себя пристойнее. Я не понимаю, почему с вами склонны сюсюкать, ваши слова — явное хамство. Я могу быть не согласна, но ваше поведение переходит все мыслимые границы. Я не желаю, открыв любую книгу, видеть в ней ваше невнятное бормотание. Прозвища, которые вы даете незнакомым людям, дистилляция самого отталкивающего — выходит за рамки моего понимания.
Марио закончил речь и готов был повернуться к печатной машинке, когда ему ответил месье Жлобель.
Он сказал так:
— Мадам, вы вроде тоже уже не первой свежести, почему вы видите соринку в чужом глазу и не замечаете бревно в своем?
Я запустил руку под пиджак, рубашку, майку и затеребил себя за пупок.
Карлик вернулся к своему занятию. Месье продолжил стонать.
Марио сказал, не поворачивая головы:
— Признаки беременности я испытывала с детства, но чтобы прямо так.
Я осмотрительно вынул руку из-за пазухи.
А Марио продолжил беседу с хозяином.
— Пара подруг твоей маман, которых я знала, это такие старушки, одуванчики. Раздавленные жизнью несчастные люди, которые терпели многое и твою маман в том числе. Избавь этих бедолаг от таких мучений.
Жлобель взорвался! Не прерывая стонов он начала кричать.
— Все это время я кормил тебя с рук. Ты мизинца мадам Марисоль не стоишь. У тебя крошечный член, которым ты орудуешь в Бутербродной, и за душой у тебя больше ничего нет. Я прогоню тебя как клошара. Никто мне слова не скажет. Пошел вон.
Жлобель выпустил белесую струю, которая тут же прилипла к потолку.
Я снова запустил руку и стал гладить живот.
Понятно разочарование Марио. Он всегда предпочитал совершенно другое. Ему нравились тощие, безгрудые, мальчиковые девушки с короткой стрижкой и вкусом расплавленной пластмассы
Но Жлобель не таков. Это тучный, грудастый, женоподобный урод без волос, но со вкусом кала во рту.
Марио в негодовании вышел из-за стола, а затем вообще из комнаты. Он воспользовался второй дверью, если считать ту, у которой стоял я, первой.
Жлобель простонал:
— Мне нужен Клотримазол, лекарство от лишая.
И вышел вслед за карликом.
Еще с минуту я гладил живот, сунув руку под пальто с утеплителем, свитер, кофту, фланелевую рубашку, обычную рубашку, майку с длинными рукавами и майку без рукавов. Боже мой, как же я во всем этом запарился.
Затем подошел к печатной машинке. В ней остались печатные листы.
На первом можно было прочесть.
Бесплатное питание на вокзалах
Все считают, или, точнее, предполагают,
что все это, вероятно, должно закончиться
какой-нибудь поучительной историей.
Вот именно, для пиздюков.
Луи Арагон
[1]
Речь пойдет о Бутербродной на окраине города. Заведении настолько неприглядном, что диву даешься, как о нем вообще кто-то написал.
Этим писательством я и занялся. Поэтому мне можете верить на слово. Текст насыщен таким количеством повторов, неточностей, ужасного стиля, бесконечных перечислений, вранья, дилетантства, опечаток, сумбура, непрочного сюжета, детского лепета, кустарщины, случайных восклицательных знаков, провинциальности, не тех падежей, времен и прочей подобной дребедени, на которую все равно никто не обращает внимания, что даже неловко.
Какое время — такие романы!
Орфография тоже не на высоте, пунктуация довольно условная. Наша писанина в них не нуждается.
На этом пока остановимся.
[2]
Я хватаю рукопись и возвращаюсь с нею в туалет. Присаживаюсь на унитаз, рукопись передо мной.
Первая глава заинтриговала, поэтому я продолжаю.
Читаю, читаю, читаю.
Читаю, не в силах оторваться, так здорово написано. Блестяще, бесподобно, остроумно, язвительно, осмысленно.
Я в восторге!
Читаю, потом возвращаюсь и перечитываю еще раз, по странице, по абзацу, по строчке. Каждая буква на своем месте, каждый знак. Выверено до микрона, не придерешься.
Меня распирает от зависти. Кусаю локти, начинаю с ногтей и через локти добираюсь до всего остального. Умора, от этого текста можно порвать рот в улыбке, провалиться в унитаз насовсем.
Черт возьми! Почему не я это написал? Ведь так просто. Мой стиль, мои идеи, все стырили из моей головы, просто не успел записать.