Бесплатных завтраков не бывает
Шрифт:
Вот это замечательно. Просто великолепно. Наивен до святости. Я отложил ручку, показывая, что вопрос мой будет, что называется, не для протокола:
— Зачем вам эта женщина?
— Я желаю знать, что с ней случилось, почему она исчезла. Ни записки не оставила, ничего... Значит, что-то стряслось, а я... Мне она небезразлична, мистер Хейджи. Я... Мы собирались пожениться, намеревались, так сказать... и она...
И опять по его пухлым, уныло обвисшим искам покатились слезы. Он уткнулся лбом в ребро моего письменного стола, захлебываясь от рыданий и время от времени колотя кулаком по столешнице. Я его не останавливал. Мебель
Когда он немного пришел в себя, как раз закипел кофейник, еще со вчерашнего дня оставленный на плите. Я поставил перед Миллером кружку, подумав, что даже такой кофе пойдет ему на пользу. И толстяк стал жадно и шумно прихлебывать эту бурду, не обращая внимания на вкус. Хорошо, что горячий, хорошо, что можно хоть на минуту отвлечься.
Потом мы опять приступили к делу. Он подробно рассказал мне о ее родителях, и я понял, что придется мне ехать в Плейнтон, штат Пенсильвания, и все проверять на месте. Меня это огорчило, ибо я решил все же принять дело к производству. Не желая, как говорится, бить лежачего я решил дать Миллеру последнюю возможность отказаться:
— Ну вот что, мистер Миллер. Врать не буду, шансов на успех немного. Найти человека в девятимиллионном городе не легче, чем иголку в стоге сена. Как правило, в делах такого рода клиент, кроме кучи счетов, мало что получает. Если вы настаиваете, если вы, подумав в последний раз, готовы ко всему, о чем я вас предупредил, — я буду заниматься вашим делом. Но сначала еще один вопрос.
Он молча ждал.
— Почему вы обратились именно ко мне? И вообще, почему вы приехали в Нью-Йорк?
Он вытер мокрое, с дорожками от слез, лицо рукавом.
— Они все сюда переехали. И если эти скоты похитили Мару, они наверняка привезли ее сюда.
Задав еще несколько вопросов, я выяснил, что большая часть того кружка, центром которого была Мара, не так давно переселилась в Нью-Йорк. Они составляли сливки плейнтонского общества, городскую элиту, изысканное сообщество дилетантов — художников, писателей, философов, — полагавших, что в провинциальной глуши дарования их пропадают втуне, тогда как Нью-Йорк, стоит только им там появиться, падет к их ногам и воздаст им должное. Все правильно. Так я и думал. Именно эта публика должна была пленить такую избалованную, испорченную, тщеславную девицу, как Мара, образ которой постепенно складывался в моем воображении. Я записал их имена и адреса, а потом спросил, нет ли у Миллера фотографии его маленькой Мары. Разумеется, есть.
Он протянул мне снимок — так ребенок протягивает ветеринару своего захворавшего щенка. И как по бесхитростным глазам ребенка можно догадаться, какие чувства он испытывает, так и в глазах Миллера прочел я все мучившие его страхи. Он боялся, что я не пойму его особых отношений с Марой, неверно их истолкую, не уделю ей должного внимания и посте всего, что пришлось мне повидать, не найду в его горе ничего особенного.
Что ж, страхи его не были безосновательны — но лишь до той минуты, когда я взял из его трясущихся пальцев снимок: черно-белый, сделанный, очевидно, в автомате — каждый матрос, носит с собою целую пачку таких. Едва глянув на фотографию, я переменил отношение к Маре. Все, о чем говорил мне до этого толстый Карл Миллер, неожиданно обрело иной смысл и предстало в ином свете.
Она была юная, нежная, мягкая, сплошные завитки и кружавчики, и косметика в стиле «маленькая
Интересно, чем платил ей Миллер и долго ли еще собирался он это делать, и вправду ли она думала выйти за него замуж или просто поддерживала в нем эту мечту дразнящими намеками и ложью? Интересно, какого цвета у нее глаза? Какие волосы?
Впрочем, все эти размышления длились не дольше нескольких секунд. Я взглянул на своего клиента, потом снова — на маленький прямоугольный снимок, и еще одна мысль неожиданно поразила меня. Эта девушка показалась мне похожей на снег — белый, мягкий, пушистый снег, податливый и прекрасный. Как хорошо любоваться им через заиндевевшее окно, и восхищаться им, не думая о том, как легко превращается он в чавкающую под ногами черную грязь, и о том, как легко он может убить. И даже о том, какая смертельная ледяная жестокость прячется под пушистым покровом.
Потом я перевел взгляд на Миллера и сообщил, что фотография мне понадобится. Он с готовностью закивал, закачавшись на стуле. Жалко мне его стало: он был виноват только в том, что сверкающий снег ослепил его и, похоже, навсегда. Я спросил его нью-йоркский адрес и осведомился насчет аванса. На странице, вырванной мною из блокнота, он нацарапал название своего отеля. Не лучшее место в городе и даже не лучшее место в квартале. Ладно. Мое ли это дело? Не мне ж там жить!
Перешли к финансовым вопросам. Я заломил триста долларов в день, что было непомерно много. Когда-то мне платили такие деньги, но, во-первых, эти времена давно миновали, а, во-вторых, это все же были исключительные случаи. Сумма была названа, чтобы в последний раз воззвать к благоразумию Миллера. Вместо того, чтобы одуматься и отказаться, он выписал мне чек, заплатив за неделю. Чек я взял.
Говорить больше было не о чем. Миллер грузно поднял и вышел. Дверь закрылась, и я остался один — с четырьмя страничками записей на столе и с каким-то странным, саднящим чувством в душе. Даже глаза защипало. Я подумал — это от слишком яркого света или это последствие ночи. Надо было быть осмотрительней. Миллер уверен, что я взялся за его дело. Надо было сказать ему, что я бросаю частный сыск и поступаю к «Макдональдсу» помощником управляющего.
Внутренний голос опять принялся хохотать. Мне и самому стало смешно.
Глава 4
Я долго сидел у себя, перечитывая свои записи и поглядывая на фотографию. А Мара глядела на меня и словно бы ждала, когда я догадаюсь наконец, какого же именно оттенка ее глаза — синие? серые? голубые? Почему-то я был уверен, что не черные и не карие.
Я раздумывал, где бы мне пообедать, как вдруг сообразил, что на один из моих вопросов Миллер не ответил. Как он вышел на меня? Может быть, по наводке Рэя Тренкела? Тренкел — начальник полиции того округа, в котором среди тысяч прочих помещается и мой офис. Раньше он иногда направлял ко мне потенциальных клиентов — тех, кому государство помочь не могло, и тех, от кого он не ждал подвоха.