Бесплатный вальс во дворце привидений
Шрифт:
Он не обратил внимания на нож даже тогда, когда Э занесла его. Она стала резать основную веревку колокола. И колокол замолчал.
– Мы больше не встретимся, – сказала она, закончив. – Ты не будешь меня звать.
Он чувствовал, как Э уходила. Это был уход навсегда. Но его волновала собственная боль. Ведь его жизнь на башне имеет смысл только если колокол может звонить. Ни одна женщина не может сравняться с его колоколом. Колокол абсолютен. Он сразу же начал сращивать веревку. Физическое сращение заняло лишь несколько секунд, а настоящее могло не завершиться никогда.
Э
Двое, идущие настречу, удивительно быстро и профессионально скрутили ей руки, дверца машины отрылась и приняла груз.
Призрак просочился в машину. Машина уходила все дальше и его присутствие слабело. Он сжался в точку и старался удержать присутствие. Он чувствовал себя так плохо, что временами начинал растворяться. В эти моменты из-под ног сидящих поднимались струйки дыма. К счастью, никто не смотрел под ноги. Вскоре машина свернула и остановилась в военном городке километрах в трех от города.
Он проник в сознание Э и попробовал распространиться, но ей уже сделали укол. Сознание сжималось как комната с опускающимся потолком, как невод, который тащат на палубу. Сознание наполнялось ленивой лиловой тьмой, вязкой, словно кисель. Тьма густела и ему едва удалось вырваться наружу.
Выйдя, он стер с себя остатки лекарственного сна.
Он был бессилен.
Его всемогущество не распространяется дальше верхних этажей башни – а в любом другом месте он может управлять лишь сознанием тех, кто однажды слышал колокол, и не просто слышал, а прислушался к звуку.
Он запомнил расположение комнат, коды замков, просмотрел документы и подслушал некоторые разговоры. Это ничего не дало. Ей собирались делать трепанацию – ее свежий розовый мозг вскроют и станут резать, чтобы убить то, чего не понимают.
Он всю ночь пытался вызвать кого-то из слышавших колокол, и еще раз убедился, что всегда звонил зря. Никто не откликнулся на зов. Может быть, срощенная веревка мешала по-настоящему звучать. Но на утро ему повезло.
Пришли две подружки – те самые, веселая и надменная. Они принесли пирожков.
Их звали Бармалина и Снежася. Снежася та которая злее.
– Ты как думаешь, наша дурочка свихнулась? – спросила Снежася.
– Не надо было давать ей денег на билет.
– А, не то, так другое. Такие хорошо не кончают.
Призрак наступил ей на ногу и от неожиданности она выронила пирожок в пыль.
– Что такое? – удивилась Бармалина.
– Кажется, я почувствовала его.
– Так дай ему пирожок и пусть сыграет на колокольчиках.
Она подняла пирожок, отряхнула от пыли, подожила на балку и предложила его хозяину башни:
– Кушай, это тебе. За это сыграй что-нибудь.
Но он не мог играть ничего настоящего, ничего такого, что сразу порабощает человека. Впрочем, он льстил себе: такого он не мог играть никогда. Но сейчас все, что могло прозувучать, было бы так плохо и так фальшиво, что он решил молчать. Подружки поскучали немного и собрались уходить. И тогда он колыхнул больной колокол – от отчаяния. Звук был неописуемо плох. Подружки остановились. Они выглядели как дети, услышавшие дудочку крысолова.
Оказывается, эти амебы просто не могли понять настоящий звук, но зато такой, поддельный, бил их наповал. Пока две дуры танцевали, он думал о том, как с ними расправится. Вначале ему хотелось убить. Потом он отвлекся.
Течение людей внизу приостановилось и стало сворачиваться в вихри. И каждый вихрь тоже начинал танцевать, подпрыгивая в ритме музыки.
Пусть они получат зрелище.
Он прогнал Бармалину, а Снежасю заставил раздеться и голой влезть на верхний ярус. Смотровая площадка имела верхние перила, сделанные на высоте примерно в три метра над нижними. Издалека они казались настоящими, а вблизи оказывались просто орнаментальными арками. Когда люди выглядывали из-под них, колокольня казалась огромной. Снежася сбросила последнюю одежду и стала танцевать на брусе шириной в четверь метра. Призрак придал ее танцу изящество и грацию, смелось движений, хореографическую четкость и колдовство. Но люди внизу его удивили. Вместо того, чтобы любоваться и продолжать веселье, они стали орать и бросать камни. Они были разъярены. Если бы не вооруженный привратник, они бы ворвались в башню.
Прошло уже минут сорок, привратник накрепко запер дубовые двери. Стали появляться мужчины с канистрами бензина. Наконец прибыла пресса. Как только корреспондент настроил стереокамеру, танцующая сделала кувырок и бросилась вниз.
Она повисла, схватившись за виноградные стебли. Сейчас она действительно выглядела непривлекательно – так, что даже мальчишки перестали ее разглядывать.
Кореспондент снимал. До того как появилась власть и пожарная лестница, он успел снять башню со всех сторон и записать четыре катушки звука. Он смотрел во все глаза и внимательно слушал, поэтому призраку совсем нетрудно было войти в его размягченный мозг.
Вечером корреспондент ждал Шпорта у дверей квартиры.
– Я не принимаю дома, – сказал врач, – имейте мужество спокойно сдохнуть, не преследуйте меня.
– У меня материал по пациентке Э.
– Так вы не этот? Я вас принял за контролера. Мы их не любим. Что с вашими глазами?
– Стереопленка.
– С глазами, я спрашиваю! У вас в глазах стереопленка?
– Сегодня я снимал на стереопленку происшествие на башне. На той самой башне. Ее подруга сошла с ума и бросилась вниз.
– Вы пришли чтобы пересказать вечерние новости?
– Я заметил необыкновенный психический феномен. После тринадцатого просмотра пленки в вашей голове начинают звучать слова, эти слова осмыслены и звучат из глубины черепа, но это чужие слова.
– А после четырнадцатого?
– Они продолают звучать.
– Слушай, иди в….
– Эти слова дали мне ваш адрес. Кажется, это не мало.
– У вас странный взгляд, – сказал врач. – вы колетесь? Кому вы служите?
А, мне плевать. Давайте пленку. Даю не больше двухсот новых доляров, хотели больше? Не надейтесь.