Бесплодная земля / Waste Land

Нигро Дон

ЭЛИОТ. Может, какое-то кодированное послание?

ДЖОЙС. Все – кодированные послания.

ЭЛИОТ. У Эзры большое сердце.

ДЖОЙС. М, вероятно, довольно большие стопы. Если только он не снял их с мертвого бродяги. (Возвращает сапоги в коробку).

ЭЛИОТ. Он всегда относился ко мне по-доброму. Постоянно поддерживал. И не из чувства долга.

ДЖОЙС. По части писателей вкус у Эзры сверхъестественный. Насчет обуви – не очень. А такта у него никакого. Думаю, он немного безумен, немного дурак, и, скорее всего, гений. И он сделает что угодно для кого угодно, если посчитает это правильным. Даже если это принесет ему сложности и не пойдет во благо. И как вести себя с таким другом? Я действительно спрашиваю. У меня самого таланта по части дружбы нет. Я по природе эгоист. Говорю

себе, что это ради искусства, но, наверное, был бы таким в любом случае. Это то, что мы делаем. Я. Эзра. Вы. Мы коллекционируем старую обувь, как эти сапоги. Обрывки старых стихотворений и пьес. Старую одежду. Лохмотья из магазина старья Йейтса. Мы собираем фрагменты халтурно состряпанной цивилизации и из этого хаоса, каким-то образом, делаем то, что можем сделать. Модернизм, я слышал, так называет это какой-то козел. Произносит, естественно, с пренебрежением. Думает, что это мусор. И, в каком-то смысле, так и есть. Мы все собираем мусор, выцарапываем из старых книг и потраченных зазря жизней. Все искусство, как и вся жизнь, создано из смерти. Сколько коров страдало и умерло ради того, чтобы я мог жить и писать «Улисса»? Ладно. Что будем заказывать? Как я понимаю, лобстеры здесь великолепные. Извините, что опоздал. Моя дочь очень расстроилась и я ее успокаивал [3] . Она удивительное эмоциональное существо. Прекрасная и очень умная. Но я боюсь за нее. Мир жесток к тем, кто чувствует. У нее нет моей защиты. У нее нет никакой защиты. Человек, который страдает. Человек, который творит. Необходимо держать их врозь, или сойдешь с ума. У вас есть дочь?

3

Об отношениях Джеймса Джойса и его дочери – пьеса Дона «Безумная Лючия».

ЭЛИОТ. Нет.

ДЖОЙС. Это хорошо. Жена и дети – заложники судьбы.

ЭЛИОТ. Жена у меня есть.

ВИВЬЕН (опускает босые ноги в воображаемую воду, сидя на краю сцены). И поэт-лауреат из Сент-Луиса, у которого не было дочерей, одержим, как и Шекспир, брошенными дочерями, попавшими в кораблекрушение дочерями, дочерями потерянными и обретенными, и вроде бы путает свою безумную жену с дочерью миссис Портер, на которую, как ты узнаем в «Огненной проповеди», луна светит ярко, моющую ноги на берегу вздувшейся реки, в содовой.

МИССИС ПОРТЕР (поет, из теней):

Луна светит ярко на миссис Портер,На ее дочку и на миссис Портер…

ВИВЬЕН. Тан Файфа, у него была жена, и она была совершенно безумна, безумна, как мартовский заяц, безумна, как мельничный бог.

ДЖОЙС. Что мы любим больше всего, что приносит нам наивысшую радость на земле, причиняет также и невыносимое горе. Любовь – вот что уничтожает нас.

ВИВЬЕН (надевает туфли). Но теперь я перепутала всю хронологию, потому что это будет позже, после войны, когда он поехал в Париж на встречу с Джойсом. Путешествие в Америку случилось во время войны, и немецкие субмарины, и Берти Рассел. Но, разумеется, именно здесь все времена и места сосуществуют, и это не суть важно, говорить о том, что случилось позже, но как раз позже он будет восхвалять отречение, получая при этом все, что захочет, но сейчас он все еще грустит о том, что приучил себя от всего отказываться. Я ничего не имею против отречения, да только он говорит об этом, тогда как отказываться всегда приходится мне.

ДЖОЙС. Что ж, давайте жить без страха и попробуем устрицы. Я – Морж, вы – Плотник. И это будет такое безжалостное убийство невинных. Хуже, чем Крымская война, только без Теннисона и этих забавных шляп.

6

Король-Рыбак

(ВИВЬЕН за столом с манекенами Ситуэллов, Эдит, Осбертом и Сэчвереллом. ЭЛИОТ пакует чемодан).

ВИВЬЕН. Мир – демонический заговор, направленный на то, чтобы заставить нас отказаться от важного для нас. Но как это узнать. Половину времени мы даже не знаем. Или знаем, но не знаем, что знаем, потому

что не хотим знать, а потом уже слишком поздно. Почему ты хотел меня? Тебе нравилось смешивать культуру и вульгарность, высокое и низкое.

ЭЛИОТ. Женитьба небес и ада. Путь наверх и путь вниз – один и тот же путь. Спасенные и проклятые суть одно.

ВИВЬЕН. В нем всегда чего-то недоставало. Словно он полый внутри.

ЭЛИОТ. Но меня всегда сопровождает другой пассажир, бледный шотландский рэйф, человек в снегу, темное второе я, которое можно увидеть только краем глаза, бредущего сквозь белую антарктическую пустыню. Всю жизнь я подозревал, что не существую. Я – тот мужчина на картине Магритта, в шляпе, но без головы.

ВИВЬЕН. В Париже ему нравилось выскальзывать из дома ночью и следовать за проститутками. Он прятался в дверных арках и наблюдал за ними, как Джек Потрошитель. Затем прокрадывался домой, как таракан, и писал похабные стихи о матросах. Он – живое доказательство того, что все пуритане безумны. Они хотят оттрахать все, но боятся до ужаса. Секс в голове.

ЭЛИОТ. Экстаз животных. В этом месте сильный запах собаки. Вагина – аналог катакомб, колодцу, пещере, подвалу, Святому Граалю.

ВИВЬЕН. Здесь, в замке чудес, он не смог задать вопрос. Король-Рыбак ранен. Он носит бандаж. Его необходимо излечить, чтобы земля вновь зазеленела. Но король не излечивается, и земля остается бесплодной. А теперь он покидает меня.

ЭЛИОТ. Вивьен, не впадай в истерику.

ВИВЬЕН. Не называй меня истеричкой. Я – не истеричка. Ладно, на самом деле все в моей семье истерили. Мы садимся обедать, весело смеясь, а десять минут спустя бросаемся друг в дружку пригоршнями картофельного пюре. Я – единственная, у кого есть моральные принципы. И их не так много. Но меня оскорбляет, когда ты называешь меня истеричкой, и заставляет истерить.

ЭЛИОТ. Послушай, не могу я больше этого откладывать. Я еду в Америку, чтобы повидаться с семьей. Почему ты не едешь со мной?

ВИВЬЕН. Потому что твоя семья ненавидит меня.

ЭЛИОТ. Они тебя не знают. В этом смысл поездки. Дать им шанс познакомиться с тобой.

ВИВЬЕН. Познакомившись, они будут ненавидеть меня еще больше. Плюс немецкие субмарины. Ты хочешь умереть? Это твоя задумка? Форма самоубийства? Тебе лучше утонуть в океане, чем оставаться моим мужем?

ЭЛИОТ. Я вернусь через несколько недель.

ВИВЬЕН. Ты не вернешься. Будешь на дне океана. Твои глаза станут жемчужинами. Пожалуйста, останься здесь со мной. Умоляю тебя.

ЭЛИОТ. Не глупи. Это тревога расставания. Если тебе станет одиноко в мое отсутствие, пообедай с Берти Расселом. Я уверен, он будет рад составить тебе компанию.

ВИВЬЕН. Отлично. Хорошей тебе поездки.

ЭЛИОТ. Это вряд ли. Любое путешествие – катастрофа. Мне будет тебя недоставать.

(Тянется к ней, но она избегает его. Он закрывает чемодан, поднимает и уходит).

7

Манипулятор душ

ВИВЬЕН (обращается к манекенам, тогда как БЕРТИ РАССЕЛ выходит из-за кулис, чтобы сесть за стол у авансцены). За нашим последним обедом перед его отплытием я сумела не позволить ему увидеть моих слез, но когда он на мгновение отвернулся, с огромным трудом удержалась от того, чтобы не плюнуть ему в суп. Я могла бы и отлить в его тарелку, если бы представилась такая возможность. Отправиться в Америку без меня, во время войны, с улыбкой на лице и практически без совокуплений. Лучше встретиться с немецкой субмариной, чем чпокнуть собственную жену. Пообедай с Берти Расселлом. С этим маленьким, похотливым шакалом. Он выглядит, как старый краб, с панцирем, поросшим ракушками, и ушами, как у лепрекона, хотя я нахожу это возбуждающим. Страсть все делает странным. Вы все слеплены из странности.

(Садится на стол к БЕРТИ).

БЕРТИ. Не могу подобрать слов, чтобы сказать какая это для меня честь. Том выбрал меня вашим хранителем, отправившись на просторы Америки. Я искренне тронут его доверием.

ВИВЬЕН. Том вам доверяет, но другие предупреждали меня насчет вас.

БЕРТИ. Правда? Какие они, однако. И что они обо мне говорили?

ВИВЬЕН. Что в вас перемешены душевность и жестокость, искренность и таинственность, здравомыслие и похоть, а еще вы неисправимый манипулятор душ.