Беспокойный
Шрифт:
Он закрыл ворота и принялся возиться с тугим засовом, который никак не хотел входить в гнездо, вместо этого норовя прищемить палец. Мичман на крыльце КПП сделал последнюю затяжку, бросил окурок в жестяную мусорную урну и скрылся в помещении, где его поджидал удобный топчан. Ярко освещенная площадка перед воротами временно опустела.
Тогда из сухого бурьяна за пределами светового круга бесшумно поднялась какая-то темная фигура. Человек повел широкими плечами, с наслаждением разминая затекшие от долгого лежания в неудобной позе мышцы, осторожно, стараясь не слишком громко шелестеть сухими ломкими стеблями, выбрался на смутно белеющий в темноте бетон подъездной дороги, оглянулся, сфотографировав взглядом железные ворота с якорями и табличку на стене КПП с номером войсковой
У Бориса Ивановича Рублева хватало причин для спешки. Он знал, что его вот-вот хватятся, и предполагал, что без облавы дело не обойдется. Матросам и даже офицерам, которые будут участвовать в этой облаве, вовсе не обязательно знать, кого именно и с какой целью они ловят. У них будет приказ искать рослого усатого мужчину без документов и в случае сопротивления стрелять на поражение. И они этот приказ выполнят: развернутся в цепь и пойдут прочесывать округу, заглядывая под каждый куст и переворачивая каждый камень, с пальцами на спусковых крючках и без тени сомнения в том, что объект их охоты если не матерый террорист, то, как минимум, серийный убийца. Не воевать же с ними, в самом-то деле! Они – свои; это не противник, а ширма, за которой прячется по-прежнему остающийся безликим и неведомым враг.
Он бежал по сухому бетону, с удовольствием ощущая, как одеревеневшие мышцы обретают прежнюю упругость и силу. Эта положительная эмоция была единственной; она блекла и терялась на фоне испытываемых им тревоги и досады. Рискованная затея кончилась фактически ничем, и он вовсе не был уверен, что поступил правильно, в самый последний миг, уже стоя на пороге разгадки, совершив этот побег. Разум подсказывал, что иного выхода у него не было: переступив упомянутый порог, он рисковал уже никогда не вернуться обратно. Казакову не поможешь, разделив его участь, и справедливость не восстановишь, перебив перед смертью хоть сотню ни в чем не повинных, ничего не знающих салажат вроде того мальчонки, что охраняет ворота…
Там, в доме, вербовщик вскользь упомянул о какой-то военной лаборатории, где гонят зелье, выпив которого человек на целых двое суток превращается в бесчувственную колоду. Борис Иванович сразу представил себе некое уединенное, обнесенное высоким забором строение, внутри которого неулыбчивые люди в белых халатах во имя счастья и процветания человечества синтезируют всякую дрянь. Человек десять охраны – матерые наемники, профессиональные убийцы, давным-давно продавшие в рассрочку собственные жизни и ни в грош не ставящие чужие, – и энное количество хмурых вурдалаков с учеными степенями, для которых живые люди – лишь объект исследований, материал для экспериментов. Перебить их, как собак, поджечь гадючье гнездо и отступить, уводя, а если понадобится, то и унося на плечах Казакова, – к этому Борис Иванович был вполне готов. Но голливудского боевика не получилось. Восемнадцатилетний мальчишка в мешковатой матросской робе, караулящий ворота с якорями, спутал Рублеву все карты, заставив заколебаться и отступить. Комбат пришел сюда, чтобы вызволить своего боевого товарища; миссия, спору нет, благородная, но вот вопрос: жизнями скольких таких вот матросиков придется заплатить за ее успех? А то еще, чего доброго, в самом конце этого вымощенного трупами вчерашних школьников пути выяснится, что все было зря и спасать уже некого… Вот это будет сюрприз!
План А провалился, поскольку был основан на неверных предпосылках, и теперь Борис Иванович пытался прямо на бегу сгенерировать план Б. Например, так: переждать неизбежную облаву, а потом, когда поиски прекратятся, пробраться на территорию базы и хорошенько там осмотреться. Найти сарай, в котором держат Сергея, уложить часового подремать, сделать дело и, никого не беспокоя, уйти через забор… Зачем воевать, если есть возможность провернуть все тихо? Тихо-мирно, чинно-благородно… Да, это было бы просто замечательно!
Или взять «языка» – не сопливого мальчишку в брезентовой робе, а кого-нибудь со звездами на погонах. И пусть только попробует сказать, что ничего не знает! Ого! По словам этого слизняка Бородина, Серега Казаков стал тридцать пятым человеком, которого
Только сначала следовало вырваться из кольца предполагаемой облавы или найти убежище, где ее можно пересидеть. Рублев предполагал, что справится с этой задачей, хотя она вовсе не представлялась ему простой – без денег, без документов, в чужой незнакомой местности и с пустым брюхом. «Прорвемся», – решил он и остановился, выбежав на обочину шоссе.
Мимо, обдав тугим, пахнущим разогретым битумом ветром и ослепив светом фар, пронеслась легковушка. Она двигалась в сторону моря, и Борис Иванович мимолетно позавидовал едущим в ней людям, которых ждали простые пляжные радости – теплые (уж не от мочи ли?) волны, в равных пропорциях перемешанный с мусором песок, неоднократно продегустированная мухами шаурма, немытые фрукты, солнечные ожоги, душные комариные ночи… По сравнению с тем, что предстояло ему, все это и впрямь выглядело набором удовольствий, за который не жаль отвалить приличную сумму.
В темноте слева от него, совсем близко, внезапно и беззвучно вспыхнули яркие фары. Рублев инстинктивно отпрыгнул в сторону и, ничего не видя, кроме режущего света и плавающих перед глазами цветных кругов, принял боевую стойку.
– Руки вверх! – скомандовал веселый, а главное, неожиданно знакомый голос. – Попался, который кусался?
Глава 12
Сержант запаса Подольский тоже имел свой собственный план действий, о котором не посчитал нужным проинформировать своего бывшего комбата. Борис Иванович со страшным скрипом согласился на его незримое присутствие при встрече с вербовщиком; малейшее упоминание о чем-то большем неминуемо привело бы к продолжительному и абсолютно ненужному спору, громкой ругани и потрясанию пудовыми кулаками. Возможно, дав себе труд поразмыслить над аргументами Николая, Комбат признал бы его правоту и даже согласился бы принять помощь. Но совесть его при этом была бы неспокойна, и Николаю не хотелось, чтобы мысли о его семье отвлекали Бориса Ивановича от дела: достаточно того, что они отвлекают его самого.
Действуя в рамках своего секретного плана, он укрепил под днищем принадлежащего вербовщику джипа миниатюрный радиомаяк с радиусом действия около пяти километров. Подслушанный сразу после этого разговор убедил его в правильности избранной тактики. Речь шла о каком-то химическом препарате, мгновенно и со стопроцентной гарантией вырубающем жертву на целых сорок восемь часов, и Подольскому оставалось только гадать, проглотил Борис Иванович эту гадость или только сделал вид, что проглотил. В машину его грузили, как мешок с картошкой, но иначе и быть не могло, так что поведение Рублева при погрузке ровным счетом ничего не объясняло.
Краткое заочное знакомство с Алексеем Ивановичем Бородиным убедило Николая в том, что перед ним стопроцентный слизняк, трусливый и подлый, пекущийся в первую очередь о сохранности своей драгоценной шкуры. Заикнись он вербовщику о том, что недавнее застолье было просто недурно разыгранным спектаклем, упомянутая сохранность мигом очутилась бы под большим вопросом: и добрые, и злые, и правые, и виноватые относятся к предателям одинаково и обходятся с ними, в зависимости от обстоятельств и своего темперамента, более или менее жестко. Вербовщик добряком не выглядел, обстоятельства требовали сохранения секретности любой ценой, и признание в том, что разоткровенничался с посторонним человеком, для Бородина было равносильно самоубийству. Поэтому, пока Бородин оставался на расстоянии вытянутой руки от своего делового партнера, Подольский был относительно спокоен.