Беспредел
Шрифт:
Пенсию Кожевникову приносили один раз в месяц, - впрочем, приносили не только ему, у них половина Высокой улицы, на которой он жил, - пенсионеры, все получали деньги в один и тот же день.
Пенсию приносила всегда улыбающаяся, очень приветливая и приятная женщина по имени Галя. Галя Григорьева. Сумка у нее каждый раз была полным-полна - надо полагать, денег в такой "кошелек" вмещалось немало. Кожевников, когда поглядывал на "кошелек", невольно облизывался: эх, попали бы эти деньги в его руки! М-м-м!
Галя отсчитывала Кожевникову деньги, с улыбкой вручала, просила расписаться в ведомости и, спросив напоследок,
С ее приходом в домах пенсионеров обязательно появлялось хорошее настроение, а с ним - и надежда, что завтра обязательно будет лучше, чем сегодня. Галя была чем-то вроде птицы, приносившей людям тепло... А Кожевников, провожая ее глазами, произносил едва ли не вслух: "Сыпануть бы тебе заряд дроби под хвост, птица ты этакая... Да посмотреть, чем ты начинена".
Впрочем, лично против Гали Григорьевой он ничего не имел - почтальонша как почтальонша, если завтра вместо нее придет какая-нибудь Варя Агафонова либо Надя Уткина - ради Бога! Он против них тоже ничего не будет иметь.
Но вот раздутая донельзя, полная денег дерматиновая сумка... вот на этот счет он имеет кое-какие соображения.
День 23 марта выдался по-настоящему весенний: небо радовало своей южной голубизной, солнце вызолотило снег до янтарной сочности, тени были пронзительно синими, установилось настоящее весеннее тепло, - и все, даже замшелые торопецкие старухи, выползли на улицу подышать свежим воздухом и погреться. День этот был еще хорош и тем, что Галя Григорьева разносила пенсию по домам, пробираясь по талым лужам от одного пенсионера к другому. Вышла она, по меркам местного отделения связи, рано - ей хотелось быстрее доставить деньги: а вдруг кто-нибудь из них сидит без хлеба, не имея на руках даже завалящей пятерки, чтобы купить себе полбатона пшеничного и граммов двести сахарного песка для чая. Галя хорошо знала, как живут здешние пенсионеры, как ждут ее, с какой радостью будут встречать, поэтому и торопилась...
Дом, в котором жил старик Кожевников, состоял из двух квартир: в одной половине дома обитал сам Кожевников, в другой - такой же, как и он, пенсионер, также ожидавший прихода Гали Григорьевой, по фамилии Зуев.
На этот раз Кожевников начал готовиться к приходу Гали Григорьевой загодя и, как он считал, основательно: достал старый гвоздодер, обернул его капроновым чулком, добыл несколько целлофановых пакетов побольше, прикинул свои действия...
Кожевникову срочно понадобились деньги. Он умудрился влезть в долги. И хотя долг был небольшим - всего триста пятьдесят рублей, давил он на шею будто тяжелое ярмо - все время тянул вниз. Головы поднять невозможно. Способ добыть деньги Кожевников видел только один - взять из сумки почтальона.
Без пятнадцати минут двенадцать во дворе залаяла собака. Кожевников поспешно накинул на плечи пиджак и выскочил во двор - Галю Григорьеву он решил встретить во дворе.
А с другой стороны, вдруг это не Галя, а кто-нибудь еще?
– например, старый болтливый корешок Малютин, с которым они иногда пропускают по стопке-другой, чтобы получше познать радости жизни, либо кто-нибудь еще сосед за солью, например?
Но это была Галя Григорьева.
– Собака ваша
– спросила она Кожевникова, нащупывая рукой задвижку на калитке.
– Да ты что, Галя, - Кожевников натянуто рассмеялся, забегал вокруг Гали, - она у меня больше для блезиру, чем для сгрыза...
– Он перестал суетиться, широко повел ладонью, приглашая Галю войти в дом.
– Прошу, Галочка, прошу! Погода-то сегодня какая... Словно золотой червонец.
На крыльце он поднялся на цыпочки, прострелил взглядом улицу: много ли народу видит, что почтальонша зашла к нему? Кожевникову показалось, что этот визит не засек никто... А с другой стороны, он эту Галю запрячет так, что ее днем ни с фонарем, ни с собаками не найдут.
Времени было без двенадцати минут двенадцать. Кожевников, закрывая за Галей дверь, поспешно накинул на прочную стальную петлю крючок.
Галя села за стол, вытащила из сумки ведомость, в которой Кожевников должен был расписаться, следом - две пачки денег. В одной пачке светлой банковской резинкой были перетянуты пятидесятирублевые купюры, в другой десятирублевые.
Когда Галя склонила голову над ведомостью, чтобы в списке найти фамилию Кожевникова, тот глубоко вздохнул и, задержав в себе дыхание, потянулся рукой к гвоздодеру, лежавшему на табуретке. Затем резко, сильно, будто вколачивая в дерево гвоздь в неудобном месте, без оттяжки, ударил Галю. Удар пришелся по затылку, точно под основание черепа.
Галя охнула и ткнулась лицом в ведомость, из уголка ее рта выбрызнула кровь. Кожевников поспешно накинул на Галину голову полиэтиленовый пакет, чтобы кровяным краснотьем не испятнать пол, затем еще трижды ударил по голове гвоздодером. Бил он по-прежнему резко, коротко, без оттяжки. Потом накинул на голову Гале еще один пакет и крепко стянул его на шее пальцами.
Через несколько минут все было кончено. Он завалил почтальоншу на пол и в тот же миг вздрогнул от громкого голоса, раздавшегося за дверью:
– Алексеич! Ты чего, спишь? Отворяй, господин-товарищ, ворота. В магазин бежать пора!
Это друг-кореш появился, язви его в душу. Малютин. Он обязательно должен был появиться: ведь сегодня день пенсии. Кожевников застыл, затем, стараясь не издать ни скрипа, ни стукотка, ни царапанья, потянулся к коробке репродуктора и увеличил громкость. Вновь замер. Малютин еще несколько раз ударил ногой в дверь- не верил, что Кожевников решился в одиночку, без него, отметить "святой день", но, видать, это было так. Дед Кожевников отсутствовал, лишь из форточки доносилась громкая музыка радиорепродуктора: глуховатый дядя Слава иногда включал трансляцию на полную мощность... Малютин посидел на крыльце еще минут двадцать, выкурил пару сигарет и ушел.
Вернулся он через два часа. Дверь Кожевникова на этот раз была открыта. Старик стремительно пронес мимо Малютина ведро, наполненное грязной буроватой водой, выплеснул в угол, под забор, потом, вернувшись в дом, кинул на мокрый пол половик.
– Ты чего это?
– опешил Малютин.
– Ты ведь уже давным-давно должен был разговеться в честь дня пенсионера, а ты не то чтобы еще ничего не выпил, ты даже ничего не нюхал.
Кожевников молча достал из-за обоев пятидесятирублевую бумажку деньги он по обыкновению прятал на кухне, под отклеившимися обоями, - сунул Малютину: