Беспредельщик

Устинова Мария

– Я тебя не знаю, – шепчу я, хотя правильнее сказать «я тебя боюсь».

– Узнаешь, – обещает он. – Пора ехать.

Он усаживает меня в пассажирское кресло и вновь пристегивает к ручке. К алтарю я пойду в наручниках. Алекс выжимает тормоз и смотрит в зеркало, собираясь сдавать назад. Темнота позади залита красным светом стоп-сигналов. Звонит телефон, он злится, но берет трубку:

– Что тебе опять? Я уже еду, завтра вечером или ночью буду дома, скажи отцу… Не один, – он улыбается. –

Привезу невесту.

С той стороны что-то вопят, Алекс смеется, швыряет трубку на приборную панель и выруливает на дорогу. Я подбираю с пола игрушечного зайца и кладу себе на колени. Мы выбираемся обратно на трассу, «мустанг» резво разгоняется. На спидометре сто тридцать-сто сорок, но в салоне скорость не ощущается. Машина уверенно держит дорогу. Лицо Беспредельщика становится флегматичным. Похоже, он ни о чем не думает.

Через несколько часов мы останавливаемся у придорожного кафе. В стороне, на обочине, чтобы в темноте не было видно, что пассажирка прикована.

– Что тебе взять?

Я качаю головой. У меня подавленное состояние и болит спина. Свободной рукой перебираю мех на ушах зайца и смотрю на пустынную ночную дорогу. Над горизонтом темное небо переливается беззвучными молниями, обещая грозу.

Беспредельщик возвращается с двумя стаканами кофе. Перегибается через меня, отстегивает наручники и полностью снимает с рук. Я растираю запястья.

– Латте. Угадал?

Я пожимаю плечами, но с благодарностью беру стакан. После холодного гаража я еще не отогрелась. Сладкий кофе обжигает саднящие губы. Свой стакан он приканчивает в несколько глотков и заводит машину. Торопится.

– Ехать долго, – с заднего сиденья он передает свой пиджак. – Поспи.

Я допиваю латте, опускаю спинку кресла и сворачиваюсь под огромным пиджаком. Монотонно гудит дорога. Разморенная теплом и движением, я засыпаю. Просыпаюсь от резкого торможения и выглядываю из-под пиджака. Светает – часов шесть утра. Мы рядом с придорожным отелем.

– Ника, – Беспредельщик кладет ладонь на плечо и наклоняется. – Ты спишь?

У него запали и покраснели от усталости глаза. Мы гнали всю ночь.

– Передохнем пару часов. Не наделай глупостей, – говорит он. – Если убежишь, никто вам не поможет, поняла?

– Не убегу.

– Умница.

Я критически осматриваю себя в зеркало, использую влажную салфетку. На запястьях красные полосы от наручников, но их не спрятать. Надеясь на лучшее, иду с ним в гостиницу. Он уже оформляет номер, а я понимаю, что Толя знает, что меня забрал Беспредельщик и мог подать в розыск… Но сонная девушка не обращает на меня внимания и дает ключи к номеру. Я вхожу первой, Беспредельщик закрывает за мной дверь.

– Иди в душ… Я сейчас.

Номер одноместный, но с кроватью для новобрачных.

Я без интереса осматриваю красное покрывало, дешевые красные шторы и иду в душ, пока Беспредельщик заказывает завтрак в номер. Душевая совсем маленькая. Сам душ отделен прозрачной стенкой, я сажусь у раковины и смотрю на себя в зеркало. Над ним светильник, оно залито ярким светом. Он ужасно выставлен: подчеркивает усталые морщинки у глаз, измученный изгиб губ и потухший взгляд.

– Соберись, – шепчу я себе. – Возьми себя в руки.

Все хорошо, от этого не умирают. За тысячи лет и вооруженных конфликтов не я первая и не я последняя иду замуж по принуждению, продавая тело в обмен на жизнь. Лгу и не верю себе. Алекс скоро придет, а я не хочу раздеваться. Не хочу идти под душ и спать с ним в той постели тоже не хочу. Я устала, у меня болит спина, я умираю в тоске по дочери. При мысли, что снова придется через себя переступать, тошно и больно. Алекс может оказаться лучше бывшего. Ведь может же, правда?

Я поднимаюсь на дрожащие от усталости ноги, включаю холодную воду и сую под струю запястья. Шиплю сквозь зубы, когда вода бьет по ссадинам, зато боль отключается сразу.

– Почему не раздеваешься? – в голос вернулись сексуальные интонации.

Я оборачиваюсь через плечо. Дверь открыта, опираясь на косяк, Алекс холодно смотрит на меня. Опускаю взгляд обратно на руки. Я подставила запястья под воду, словно вновь предлагала сковать их: держала параллельно друг другу. Беспредельщик подходит со спины и убирает волосы вперед. Целует шею, обжигая дыханием. Руки ложатся на талию, скользят по животу и ребрам вверх, а затем накрывают грудь.

– Какая ты сладкая, – он шепчет, как пьяный. Расстегивает молнию на спине, спускает с плеч бретельки, жадно лаская шею, целует выпуклый позвонок и вдруг застывает. – Ника…

Я понимаю, почему он остановился. Не знаю, как буду объяснять. Не хочу. Выключаю воду и смотрю на запястья, покрытые капельками.

– Ника… Что за хрень? – выдыхает он, пальцы скользят между лопатками, прямо по шрамам, обводят ссадины. Это щекотно и приятно, несмотря на раздраженную кожу. – Ты ведь не в детстве это получила. Ты солгала.

Он разворачивает меня к себе лицом, пытается посмотреть в глаза.

– Ты вообще всегда врешь, да? – он берет мое лицо в ладони и заставляет смотреть на себя.

Впервые после допроса в гараже мы смотрим друг на друга так близко и прямо. От голода и страха кружится голова. В темноте следы от ожогов не бросались в глаза, но теперь багровую сетку на лице и шее я могу рассмотреть в деталях. Меня начинает разбирать истерика: он о том случае, когда я оговорила его? Он винит меня за то, во что превратилось его лицо?

Конец ознакомительного фрагмента.